Я подумал о пробке на дороге номер 101 и ответил:
– А может быть, чуть раньше?
– Гм... О'кей – в три тридцать.
– Думаю, даже еще пораньше, Синди. Например, в два?
– О, конечно... Мне нужно кое-что сделать – давайте в два тридцать?
– Прекрасно.
– Итак, доктор Делавэр, ожидаем вашего визита.
Я пошел в спальню, думая о том, что в больнице голос Синди казался не столь нервным, как дома. Что-то будоражило ее – вызывало беспокойство, которое, в свою очередь, приводило к манипуляциям Мюнхгаузена?
И если бы даже она оказалась девственно невинна, было понятно, что дом пугает ее. Дом для нее – это место, где скрывается беда.
Робин надевала маленькое черное платье, которое я раньше не видел. Застегивая молнию, я прижался щекой к теплу ее тела между лопатками, но все же ухитрился поднять застежку до конца. Мы отправились в итальянский ресторанчик, расположенный в торговом центре, рядом с Малхолендом. Мы не сделали предварительный заказ, и нам пришлось ждать в холодном баре цвета оникса. Сегодня был вечер бесноватых новомодных песен, обилия загорелого тела и оглушительного по громкости звука. Мы были рады, что не участвуем в этом сумасшествии, и наслаждались тишиной. Я всерьез начал верить в возвращение наших былых отношений – приятный предмет для размышлений.
Через полчаса нас посадили за угловой столик, и мы сразу же сделали заказ, пока официант не успел умчаться прочь. Мы ели телятину и пили вино, провели час в тишине, поехали домой и сразу же легли в постель. Несмотря на вино, наша близость была быстрой, игривой, почти веселой. Потом Робин наполнила ванну, залезла в нее и пригласила меня присоединиться к ней. Как раз когда я собирался это сделать, зазвонил телефон.
– Доктор Делавэр, это Джейни. Вас вызывает Чип Джонс.
– Спасибо. Соедините нас, пожалуйста.
– Доктор Делавэр?
– Привет, Чип, что случилось?
– Ничего. То есть ничего, относящегося к медицине, слава Богу. Надеюсь, звоню не слишком поздно?
– Нисколько.
– Синди только что позвонила мне и сказала, что вы собираетесь посетить нас завтра днем. Я просто хочу узнать, должен ли я быть дома?
– Ваша информация всегда желательна, Чип.
– Гм...
– Вас это не устраивает?
– Боюсь, что да. У меня занятия во второй половине дня, в час тридцать, а сразу после них – встреча с некоторыми студентами. Ничего особенного, обычные занятия, но с приближением выпускных экзаменов паника среди студентов разрастается с безудержной скоростью.
– Ничего страшного, – ответил я. – Встретимся в следующий раз.
– Прекрасно, и, если у вас возникнут ко мне вопросы, просто позвоните. Я ведь дал вам мой здешний номер, да?
– Да.
– Отлично. Тогда договорились.
Я положил трубку. Этот звонок обеспокоил меня, но я не мог понять причину. Робин опять позвала меня из ванной комнаты, и я отправился на ее зов. Свет приглушен, Робин по самую шею укутана в пену, ее голова откинута на край ванны. Несколько гроздьев пузырей прицепились к ее волосам, которые она заколола наверх, пузыри сверкают, как драгоценности. Глаза закрыты, она не открыла их и тогда, когда я залез в ванну.
Закрывая грудь, она сказала:
– Ах, дрожу, дрожу, надеюсь, ты не Норман Бейтс[43].
– Норман предпочитал душ.
– О да. Тогда брат Нормана, склонный к созерцательности.
– Мокрый брат Нормана – водяной[44].
Она рассмеялась. Я вытянулся и тоже закрыл глаза. Она положила свои ноги на мои. Я лег ниже, чувствуя, как становится тепло, массируя пальцы ее ног и пытаясь расслабиться. Но я все еще продолжал перебирать в памяти подробности разговора с Чипом, и напряжение не спадало.
Синди только что позвонила мне и сказала, что вы собираетесь посетить нас завтра днем.
Он хочет сказать, что, когда я звонил, его не было дома.
Разве не он разговаривал тогда с Синди?
И ее раздраженность...
– Что случилось? – спросила Робин. – Твои плечи так напряжены.
Я пересказал ей разговоры с Синди и Чипом.
– Может быть, ты придаешь этому слишком большое значение, Алекс? Это мог быть какой-нибудь родственник, пришедший навестить ее, – отец или брат?
– У нее нет ни того, ни другого.
– Тогда это был кузен или дядя. Или какой-нибудь работник обслуживания – водопроводчик, электрик, кто угодно.
– Попробуй пригласить одного из этих молодчиков в воскресенье вечером, – возразил я.
– Но они богаты. Богатые получают, что хотят и когда хотят.
– Да, может быть, так и было... Тем не менее мне показалось, что она была очень раздражена. Как будто я застал ее врасплох.
– Хорошо, давай предположим, что у нее интрижка. Ты уже подозреваешь ее в отравлении ребенка. По сравнению с этим супружеская неверность – просто мелкое преступление.
– Развлекается с мужчиной в первый же день после возвращения из больницы?
– Но и муженек счел уместным умчаться в свой колледж в первый день после возвращения, так ведь? Если для него это обычное явление, то, вероятно, она скучающая одинокая леди, Алекс. Он не дает ей того, что ей нужно, поэтому она добывает это на стороне. Во всяком случае, имеет ли какое-нибудь отношение супружеская неверность к этому синдрому Мюнхгаузена?
– Все, что вызывает у человека с такими наклонностями чувство беспомощности, оказывает влияние на развитие синдрома. Но это значит гораздо больше, Робин. Если у Синди любовная интрига, то это серьезный повод. Избавиться от муженька и детей и стать свободной, чтобы быть с любовником.
– Есть более легкие способы избавиться от семьи.
– Мы говорим о больном человеке.
– По-настоящему больном?
– Мне платят не за работу со здоровыми головами.
Она наклонилась и коснулась моего лица.
– Это уже серьезно задевает тебя.
– Конечно. Кэсси совершенно беспомощная, и все предают ее.
– Ты делаешь все, что в твоих силах.
– Думаю, да.
Мы продолжали сидеть в ванне. Я опять попытался расслабиться, мышцы потеряли упругость, но мозг продолжал работать. Облака пены собрались вокруг плеч Робин как горностаевый палантин. Она была такой красивой, и я сказал ей об этом.
– Какой ты льстец, водяной, – отшутилась она. Но ее улыбка была серьезной и искренней. По крайней мере, хоть кому-то я сделал приятное.
Мы вернулись в постель и занялись воскресной газетой. На сей раз я просматривал ее тщательно, выискивая что-нибудь о Западной педиатрической или о Лоренсе Эшморе, но не нашел ничего. Без четверти одиннадцать зазвонил телефон. Робин подняла трубку:
