Доктор Смерть

Она заскочила в комнату, но оставила дверь открытой. Я вошел следом за ней.

Спальня не такая просторная, как у Эрика. Обои розовые с голубым, ленточки, листья и цветы. Белая металлическая кровать с бронзовыми украшениями, розовое покрывало, большие плюшевые игрушки, рассевшиеся на кресле. Разбросанные книги и предметы одежды, но до расчетливого беспорядка личного пространства Эрика далеко.

Подойдя к окну, Стейси прикоснулась к опущенным жалюзи.

— Мне так стыдно... Вы всё видели.

— Ничего страшного, со всеми бывает, — попытался успокоить ее я.

Визит к пациенту на дом. Сколько всего я так и не узнал о тысячах своих пациентов?

— Этому нет оправдания, — сказала Стейси. — Мы просто... Умолкнув, она сгорбилась, словно старуха, и принялась расчесывать окровавленный сустав.

— Стейси, я приехал, чтобы помочь вам.

Молчание. Затем:

— Это ведь останется в тайне, да? То, о чем мы говорим? Все остается в силе?

— Да, — заверил ее я.

Если только ты не собираешься кого-то убить.

Я ждал, что Стейси заговорит. Она молчала.

— Стейси, о чем ты думаешь?

— О нем.

— Об Эрике?

Утвердительный кивок.

— Мне страшно с ним.

— Стейси, почему тебе с ним страшно?

— Он... он говорит... говорит такие вещи... Нет-нет, забудьте это. Пожалуйста. Считайте, я ничего не говорила. Эрик отличный парень, с ним все в порядке.

Просунув палец между створками, Стейси выглянула на улицу.

— Какие слова Эрика тебя напугали? — спросил я.

Она стремительно обернулась.

— Никакие! Я же сказала, забудьте обо всем!

Я молча стоял перед ней.

— В чем дело? — не выдержала Стейси.

— Если тебе страшно, позволь мне помочь.

— Вы не сможете... это не в ваших силах... просто... просто я... Эрик... Хелен... Вернувшись из полицейского участка, мы сидели здесь, и вдруг Эрик заговорил о Хелен.

— Вашей собаке?

— Какая разница? Пожалуйста! Пожалуйста, не заставляйте меня возвращаться к этому!

— Стейси, я не могу заставить тебя сделать что-то такое, чего ты не хочешь. Но если Эрику действительно грозит опасность...

— Нет-нет, я имела в виду совсем другое... Он... помните, я рассказывала вам про Хелен...

— Собака болела. Эрик отвез ее в горы, и больше ты ее не видела. Что он о ней рассказал?

— Ничего, — упрямо твердила Стейси. — Честное слово, ничего... К тому же, разве он был неправ? Эрик поступил так, как должен был — Хелен болела, она была собака, черт побери, все так поступают, это очень человечно.

— Эрик окончил ее страдания. Он сам признался?

— Да... только сейчас, раньше он молчал. То есть я знала, но Эрик ни разу не обмолвился. И вот сегодня вечером мы вернулись домой, папа и мистер Сейфер остались внизу, а мы поднялись сюда, и вдруг Эрик начал говорить. Смеяться.

Стейси опустилась в кресло, сминая плюшевых зверей. Протянув руку, она взяла одного из них — маленького обтрепанного слоненка.

— Эрик смеялся над Хелен, — сказал я. — А потом заговорил о том, что людским страданиям также надо класть конец.

— Нет, забудьте обо всем. Слабым голосом, неубедительно.

— Ты забеспокоилась, — продолжал я. — Если Эрик смог поступить так с Хелен, возможно, он мог так поступить и с человеком. Быть может, он имеет какое-то отношение к смерти вашей матери.

— Нет! — крикнула Стейси. — Да! В том-то все дело — Эрик, можно сказать, мне признался! То есть, конечно, не открыто, но он ходил вокруг до около, постоянно на это намекая. Говорил о Хелен, о том, какие у нее были глаза — спокойные, умиротворенные. Она ничего не имела против. Посмотрела ему в глаза, лизнула руку, а он ударил ее по голове камнем. Один раз, сказал Эрик. Больше не потребовалось. А потом похоронил ее — это был мужественный поступок, правда? Я бы так не смогла, но сделать это было надо, Хелен очень мучилась.

Она покачивалась в кресле, прижимая своего слоненка к груди.

— А потом он так улыбнулся, что у меня мурашки по коже побежали. Сказал что-то о том, что иногда надо брать все в свои руки, потому что никто не разберет, что хорошо, а что плохо, если не побывает в твоей шкуре. Сказал, что, быть может, добра и зла не существует, есть только правила, которые выдумали люди, боящиеся самостоятельно принимать решения. Сказал, что такая помощь Хелен была самым благородным поступком в его жизни.

Стейси крепче стиснула слоненка, и его плюшевая мордочка приобрела гротескный вид.

— Мне так страшно. А что если Эрик помог еще одной Хелен?

— Нет никаких причин так думать, — солгал я, потому что теперь у меня было объяснение, почему Мейт не пытался приписать Джоанну себе. Я продолжал как можно ласковее: — Эрик очень взволнован, как и ты. Все уляжется, и Эрик успокоится.

Мои слова и мысли разошлись в разные стороны. Продолжая утешать Стейси, я тем временем думал: мать и сын, вина и покаяние. Джоанна и Эрик составляют план... Эрик делает фотографии, зная, что скоро матери не станет, пытаясь хоть что-то сохранить в памяти.

Жуткие мысли, но я не мог остановиться. Оставалось только надеяться, что отвращение не проникло в мой голос. Судя по всему, притворство удалось мне неплохо, потому что Стейси перестала плакать.

— Все будет хорошо? — спросила она голосом маленькой девочки.

— Держись!

Она улыбнулась. Но тотчас улыбка превратилась во что-то ужасное и отталкивающее.

— Нет, не будет. Хорошо больше никогда не будет.

— Знаю, что сейчас тебе так кажется...

— Эрик прав, — вдруг сказала Стейси, — Ничего сложного нет. Человек рождается, жизнь его засасывает, он умирает.

Расковыряв ранку, она слизнула кровь и принялась ковырять дальше.

— Стейси...

— Слова, но такие хорошие.

— Стейси, это правда.

— Хотелось бы верить... Все будет лучше?

Не столько вопрос, сколько высказанная вслух потребность.

— Да, — сказал я. Да храни меня Господи.

Новая улыбка.

— В Стэндфорд я определенно не пойду. Мне нужно найти себя. Спасибо, доктор Делавэр, вы были очень...

Ее слова прервали донесшиеся снизу звуки.

Достаточно громкие, чтобы пробиться с первого этажа, из противоположного конца дома. Крики, удары, яростный топот ног — опять крики, переходящие в безумный рев.