В последнюю ночь в Мантуе он снова пошел в театр, где увидел синьора Мандзони, в чьей юридической конторе в Венеции работал спустя рукава. Мандзони был с Джульеттой, знаменитой куртизанкой, которую Казанова встречал несколько лет назад в палаццо Малипьеро. С их помощью он познакомился с местным главным австрийским военным чиновником, генералом Спада. Это мог бы оказаться ничем не примечательный вечер встречи старых и новых знакомых, который не стоило бы слишком подробно описывать в воспоминаниях, если бы позже в ту ночь Казанова не встретил женщину, которую можно назвать любовью всей его жизни.
Акт II, сцена V
«Вы забудете и Анриетту»
1749
Те, кто не верит, что женщина способна делать мужчину счастливым двадцать четыре часа в сутки, — никогда не знали Анриетты… Невозможно вообразить степень моего счастья.
В коридоре дома, где остановился Казанова, можно было увидеть и фарс, и романтику, и драму. Здесь смешивалось все. Венгерский, как Джакомо понял по униформе, офицер спорил с хозяином итальянцем, пытаясь говорить с ним на латыни. В комнате венгра в кровати спал еще один мужчина, и итальянец угрожал венгру инквизицией, поскольку подозревал в незнакомце женщину и потому даже уже призвал sbirri — констеблей от инквизиции, которые составляли отчет для местного епископа.
Казанова, привлеченный любопытством, соображениями учтивости или же присущим ему инстинктивным интересом к действу и неудачникам, решил взять сторону иностранца и выступить переводчиком.
«Пыл, с которым я вмешался в дело, — утверждал он, — проистекал от моего врожденного чувства учтивости, которое не смогло смолчать, видя, что с иностранцем обращаются подобным образом». Кроме того, разумеется, он был заинтригован тем, кто же на самом деле лежал в постели венгра. Казанова попросил генерала Спада, с которым свел театральное знакомство, помочь со sbirri, которых, как верно полагал венецианец, хозяин дома использовал как средство выбить деньги из венгра. Все было сделано в добрых старых венецианских традициях: немного обаяния, несколько встреч, поднятые в изумлении брови… И проблема разрешилась.
Затем в гостинице венгр открыл Казанове тайну своего спутника: им оказалась коротко стриженная, со взъерошенными пшеничными волосами француженка, переодетая в солдатскую форму и назвавшаяся Анриеттой. Она не говорила ни по-итальянски, ни на латыни, а венгр не знал французского. Тем не менее они вместе путешествовали и спали, что было странно и опасно. Дело было не в том, что она переодевалась в солдата, так поступал и сам Казанова. Но вот спать с женщиной, которая одевается как мужчина, — это означало стать объектом внимания со стороны инквизиции, поскольку — в отличие от Беллино — Анриетта не очень-то пыталась скрыть свою женственную природу. Ее внешний вид был знаком сексуальной и социальной эмансипации; она ожидала, что к ней будут относиться как к мужчине, и открыто путешествовала в качестве любовницы с пожилым иностранцем, с которым не могла общаться. Они направлялись в Парму, и Казанова немедленно решил переменить свой собственный маршрут.
Если компаньонка венгра и спровоцировала воспоминания о трансвестите Беллино, Казанова об этом не упоминает. Однако в «Истории моей жизни» он довольно скоро пишет о блестящей, своенравной «ряженой» Анриетте. Именно ее почти сценическое остроумие пробудило его интерес к ее происхождению и образованию и придало ей особую привлекательность в его глазах. На следующий день Анриетта парировала серию насмешек Джульетты, которая считала ее сбежавшей откуда-то куртизанкой либо, как писал Казанова, «искательницей приключений».
— Странно, — обратилась Джульетта к «ряженой», — что вы (и венгр) можете жить вместе и совершенно не говорить друг с другом.
— Почему же странно, синьора? Мы понимаем друг друга, и речь вовсе не нужна для того дела, которым мы вместе занимаемся.
На этих словах вся компания зашлась смехом.
— Я не знаю ни одного дела, в котором речь или, по крайней мере, ее письменная форма не были бы необходимы.
— Прошу прощения, синьора, такие занятия есть, например как насчет азартных игр?
— Вы что, кроме карт, больше ничем не заняты?
— Совершенно верно. Мы играем в фараон, и я держу банк.
Хохот продолжался, пока все уже не стали задыхаться, и синьора Кверини [Джульетта] тоже не смогла удержаться от смеха.
— Но разве так вы получаете большой доход?
— Вовсе нет. На самом деле выручка настолько мала, что о ней и говорить не стоит.
Последние фразы, как замечает Казанова, остались непереведенными, чтобы пощадить гордость венгра.
Казанова был заинтригован драмой переодетой под солдата женщины и очарован ею, когда обнаружил, что она красива, имеет несколько мальчишеские манеры и вдобавок наделена остроумием «того сорта, какой я всегда обожал», состоявшего, как говорит Джакомо, из вольностей и игры словами. Она уже показала себя авантюристкой, и он решил увести ее от венгра, справедливо предположив, что путешествия дают ей удобный повод для связей на стороне. По его мнению, в Анриетте было все, что необходимо для романтического приключения: атмосфера таинственности, пренебрежение нормами (если не сказать трансвестизм), выдуманное имя и острая потребность в независимости, возникшая из-за предыдущих неудач. Кроме того, она отличалась красотой и, по-видимому, свободными взглядами на секс и обещала страсть немедленную и мимолетную.
Анриетта призналась Казанове, что сделала в своей жизни «три глупости», за которые расплачивается. Одной из них был ее брак — она описывала мужа и свекра как монстров. Она была на пути в Парму, когда повстречалась с венгром вблизи Рима, и он взял ее с собой как своего рода эскорт. Казанова сделал свой первый шаг, он спросил венгра, нельзя ли ему сделать Анриетту и своей любовницей. Венгр согласился. Тогда Казанова предложил Анриетте, чтобы она отправилась в Парму уже с ним в качестве нового покровителя. «Я не только испытываю к вам дружеские чувства, [в отличие от венгра] я люблю вас, поэтому абсолютно необходимо, либо чтобы я полностью владел вами и был счастлив, либо мне остаться здесь и позволить вам ехать в Парму с офицером… Знайте, мадам, что француз может забыть [вас, как вы и предполагаете], однако итальянец, если судить по мне, не имеет такой власти». Его неуемная страстность, которая покорила Терезу-Беллино в поворотный момент в ее жизни, сначала показалась Анриетте смешной. (Сперва она обращалась с ним как с влюбленным мальчиком, вероятно, она была старше его почти на десять лет.) Это сводило его с ума, и он потребовал, раздраженно, чтобы она немедленно решила, кто из мужчин должен сопровождать ее в Парму. Она продолжала дразнить его; «Позвольте мне смеяться, прошу вас, ибо я никогда в жизни не мыслила, что мне будут признаваться в любви гневным тоном. Как вы не понимаете, разве можно говорить женщине о любви, которая должна быть самой нежностью, приказывая: “Мадам, один или другой, выбирайте сию же минуту!”»
Любовь часто прячется между смехом и одиночеством, и Анриетта была одной из немногих женщин, которой Казанова позволял смеяться над ним, узнавать о самом важном для него и вступить в связь с ним на равных. Вынужденный признаться в своей потребности в ней («Будьте уверены, что я люблю вас. Так что выбирайте. Решайте»), он передал в их отношениях власть ей, власть начать их и закончить, и потому злился:
