для того, чтобы открыть эликсир жизни, едва покидая свою лабораторию… Но она попала в руки итальянца, называющегося Казановой, который убедил ее, что при помощи звезд и его каббалистических упражнений она сможет забеременеть в возрасте шестидесяти трех лет и дать жизнь не больше и не меньше, чем самой себе как бессмертной сущности.
Семилетняя война разорила Францию, и финансовый кризис создал базу для приключений Казановы в этой стране середине века, когда правительство — в частности, фракция, возглавляемая мадам де Помпадур и теми, кто был под ее покровительством, как де Берни — искало все более изощренные способы получения доходов. Лотерея, распорядителем и директором которой назначили Казанову, была придумана для оказания поддержки военной академии Помпадур. Поездка Джакомо в Дюнкерк в конце 1757 года, по крайней мере, частично, имела целью повысить стоимость французского флота не только в военном плане, но в случае продажи его как активов. Теперь Казанове предстояло справиться с еще более смелым и тайным заграничным поручением французского правительства. Снова было важно, чтобы человек действовал как «иностранец», но был лояльным де Берни и маркизе де Помпадур. Казанова поедет в Амстердам для переговоров о том, сколько денег и золота может привлечь французское правительство за счет выпуска облигаций номинальной стоимостью двадцать миллионов франков. Тем, кто сомневается в нарастающей серьезности деловых операций, обсуждаемых в «Истории» Джакомо, достаточно взглянуть на этот, лишь один из многих пассажей, где убеждения, достойные современных предпринимателей, подкрепляет скучный отчет о финансовых делах, чтобы вновь удостовериться в разнообразных талантах Казановы и его состоятельности как финансиста. Как пишет Казанова, он побывал в Амстердаме, где к 5 декабря 1758 года продал акций на сумму семьдесят две тысячи франков. Он договорился о продаже французских облигаций всего лишь с восьмипроцентным дисконтом и заключил еще одну сделку в частном порядке — возможно, основанную на каббалистическом прогнозировании, — угадав, что судно, считавшееся пропавшим в море, вернется, он заработал много тысяч франков. Он вернулся в Париж не только с перспективой официального назначения на должность и дальнейших комиссионных доходов, но и с более укрепившимся личным состоянием, пополнявшимся доходами от процентов по всем заключенным им сделкам.
После возвращения из Голландии Казанова почувствовал, что финансовое положение позволяет ему взять в аренду дом на улице Контесс д’Артуа возле улицы Монторгель и завести хозяйство по соседству с новыми особняками в районе Пти-Полонь (Малая Польша), к северо-западу за городской чертой Парижа. Там он устроил дворец для развлечений, который назвал Краков. У этого дома, недалеко от места современного вокзала Сен-Лазар, были два сада, конюшня, хороший погреб и отличная кухарка, мадам де Сен-Жан, по Прозванию Ла Перла (Жемчужина), а также несколько ванных комнат — знак изменяющихся стандартов личной гигиены. Казанова содержал два экипажа и пять быстрых жеребцов «enrages» («бешеные») — скакунов из личных конюшен короля, знаменитых своей быстротой и развитой литой мускулатурой. Наибольшее удовольствие в Париже Казанова, кроме женщин, еды и театра, получал от стремительной езды по хорошо мощенным столичным улицам. Вскоре дом Джакомо приобрел в парижском обществе дурную славу из-за устраивавшихся там азартных игр, бурного веселья до поздней ночи, а также из-за подававшихся к столу макарон с помидорами и колбасками и риса со сливочным маслом и сыром, блюд экзотической для французов кухни венецианского карнавала.
Пребывание Казановы в Амстердаме было успешным не только в отношении финансов. Там он нашел свою старую подругу Терезу Имер. Она пела в театре, при этом с ней жили двое ее детей: двенадцатилетний мальчик и пятилетняя Софи, дочь Казановы, родившаяся после их мимолетной встречи в 1753 году в Венеции. По словам Казановы, Тереза превратила детей в маленьких монстров, они капризничали и творили, что хотели. Как видно, Джакомо особенно не понравился мальчик, но маленькая Софи была копией отца, и он предложил Терезе вложить тысячу дукатов в ее новое дело в Лондоне — в клуб в Сохо, — если Софи поедет с ним в Париж. Тереза с минуту подумала и сказала «нет», но предложила вместо этого забрать мальчика. Джузеппе Помпеати нуждался в твердом мужском воспитании — а Джакомо Казанове, по причинам, которые довольно скоро станут очевидными, нужен был сын.
В 1734 году, в возрасте двадцати восьми лет, Жанна де Даскари д’Юрфе де Ларошфуко унаследовала все состояние рода д’Юрфе, одного из старейших и богатейших во Франции. Она прожила жизнь необычную для того времени — независимая состоятельная женщина, свободная в мыслях и духовных исканиях, без бремени ответственности или семейной жизни. Ее доход составлял восемьдесят тысяч ливров в год, большую часть его она тратила на книги — позднее собрание д’Юрфе ляжет в основание Национальной библиотеки; ей принадлежало множество домов в Париже и его окрестностях и несколько замков. Политика ей была неинтересна, в силу своего колоссального богатства и образованности она предпочитала посвящать себя философии, алхимии, теософии и магии. Маркиза д’Юрфе вышла за рамки ограничений своего пола и положения в обществе, погрузившись в альтернативную вселенную оккультизма, высокого искусства, крупных финансов, высокой моды и высокого уровня жизни. Она была молодой вдовой. Младенческий возраст у нее пережила только одна-единственная дочь, позднее помещенная в психиатрическую лечебницу. Как прознал Казанова, маркиза не просто хотела найти философский камень, эликсир вечной молодости или средство для нового перерождения, но и в качестве запасного варианта искала наследника, которому сможет передать все состояние.
Когда Казанова впервые был приглашен к ней домой, он увидел там лабораторию, в которой она проводила алхимические эксперименты и пыталась создать квинтэссенцию — нечто вроде катализатора, ускорявшего предполагаемую «естественную» эволюцию субстанции. Реализация этой задачи — opus alchemicum («великое дело») — была одной из основных целей алхимии, области, в которой пересекаются химия и поиски философского камня. Занятие требовало ресурсов, воли и терпения, чего у маркизы было в изобилии»
Она не жила отшельницей, держа салон, куда почти каждый вечер на ужин приходило по двенадцать гостей и где обсуждались материи эзотерические, а также то, что считается наукой и сегодня, тогда же, напротив, еще не было четкого различия между научным и ненаучным знанием. Согласно маркизе де Креки, на вечерах у д’Юрфе было «в избытке шарлатанов и людей, помешавшихся от оккультных наук». Кто-то смотрел на эти собрания более благосклонно. Среди завсегдатаев были аббат де Берни и мадам Бонтемп, гадалка мадам де Помпадур. Присутствовали в качестве протеже граф Калиостро, химик и гипнотизер; Месмер, открывший, как он полагал, животный магнетизм, но который, скорее, был квалифицированным гипнотизером, и странный граф де Сен-Жермен, человек неопределенного возраста, положения и происхождения, утверждавший, что ему несколько сот лет и он является доверенным лицом короля.
В этот привилегированный, но не совсем обычный мир и шагнул Джакомо Казанова, известный уже среди парижских оккультиетов-дилетантов тем, что успешно излечил от акне герцогиню Шартрскую в 1750 году. А теперь он был гораздо более интригующей фигурой: он бежал из неприступной тюрьмы, нажил на лотерее состояние; под его чары, как сплетничали, попали многие весьма богатые светские дамы (например, мадам дю Бло и мадам де Буффлер). Маркиза вскоре пришла к выводу, что все недооценивают богатого итальянца, она верила, будто он наделен силой, которую только она одна сможет в нем раскрыть. Таким образом вместе они образовали самый странный союз в достаточно причудливой жизни венецианца, союз, основанный на совместном увлечении оккультными науками (про которые позднее Казанова заявил, что лишь на словах верил в них, хотя, может быть, в то время венецианец и испытывал к ним неподдельный интерес). Родственники маркизы утверждали, что он занимался всем этим по одной простой причине — хотел заполучить ее состояние.
Маркиза и ее окружение, — как пишет Казанова, — имели химерические планы, и, поддерживая в них надежды на успех, я, в то же самое время, надеялся излечить их от собственного безумия, разочаровав их. Я обманул их, чтобы сделать их мудрыми, и не считаю себя виновным, ибо мной двигала не алчность. Я лишь платил за мои удовольствия деньгами, иначе ушедшими бы на попытки сотворить то, что невозможно в природе… Этим деньгам суждено было быть потраченными на глупости, и потому я просто направил их на оплату своих потребностей.
