Насколько мы близки

Прими как факт, Прил, – как-то утром сказала мне Рут.

Я еще вовсю кипела, переживая вечернюю стычку со Скотти. Как это чаще всего и бывает в супружеских перепалках, сейчас я, убейте, не вспомню суть разногласия. Помню лишь возмущение и дикую обиду за безапелляционность, с которой муж вдалбливал мне свою точку зрения. Если не считать каких-то мелких моментов, стойкая приверженность Скотти к справедливости и морали была столь безупречна, его принципы столь недостижимо благородны, что я в основном нападала не на его позицию как таковую, а на манеру, с которой она преподносилась. В непоколебимой, абсолютной уверенности Скотти я видела самовлюбленность и ханжество.

– Прими как факт, – сказала Рут. – Из схватки со Скотти тебе никогда не выйти победителем. Сама подумай, как такое возможно? Ведь на его стороне Бог.

В середине сентября была назначена дата начала судебного процесса: февраль. Стартовала «погоня за справедливостью» Рида – его иск об опекунстве над детьми. Повестка на мое имя, официальное подтверждение моего неотвратимого участия в битве Кэмпбеллов за детей, появилась в почтовом ящике в начале октября. Однако той осенью велась и иная война. Сражения проходили на полях безмолвных завтраков, неуютных ужинов, долгих натянутых пауз. Поводами в этой войне были ответственность, и чувство вины, и финал любви. Бесшумная, бескровная эта война по разрушительности не уступала любому вооруженному конфликту. Отсутствовал лишь один ключевой момент: я не знала, какой враг противостоит мне в этой войне.

– Ты обдумала, что скажешь на суде? – спросил Скотти.

– Нет.

Я смотрела в окно, намеренно избегая взгляда мужа.

– Не верю.

– Не верь.

Призрак ссоры зловеще сгустился, но Скотти предпочел промолчать. И все же моя отрешенность, мое отчаянное одиночество, мой отказ от диалога были истолкованы как солидарность, сочувствие и поддержка подруги в ее предательстве мужа и семьи. Я и сочувствовала. И поддерживала. И была на стороне Рут… когда думала о ней. Мысли о Скотти, Риде, адвокатах – о мужчинах - вызывали совершенно иные чувства, и двойственность моего положения порождала негодование.

Ах, Рут! Представляла ли ты себе хоть на миг всю сложность моего выбора? Вынужденная свидетельствовать на стороне Рида, я тем самым была вынуждена выбирать между уважением и любовью, между долгом и преданностью, между истиной и видимостью. Мое сердце навсегда с тобой, но как быть с долгом?

Тема моего скорого участия в суде витала в воздухе, как аромат готовящегося блюда – томясь на малом огне, оно все же в любой момент готово выплеснуться через край кастрюли. Что я скажу, как я скажу… Туманные вопросы, невразумительные реплики, даже газетная статья с пошлыми разглагольствованиями какой-то знаменитости о судебной тяжбе с женой – все вызывало тревожные переглядывания Бет и Джея. Детей не обманывали ни напускная будничность жизни, ни лицемерная веселость родителей. Я спросила детей напрямик: неужели враждебность между мной и отцом и гнет моей борьбы настолько очевидны? Увы, более чем. До того очевидны, что затмили мелкие семейные неурядицы и обострили душевную травму Джея от самоубийства Рослин. Уверена, что пресловутый трудный возраст не был единственной причиной его вспышек агрессии. И приступов молчания. За те осенние месяцы воинственность Джея угрожающе воспалилась, как вновь открывшаяся рана.

– Только не ссорьтесь! – умоляли дети, улавливая настроение родителей по каменным лицам и рубленым фразам. – Не надо! Пожалуйста.

– Мы не ссоримся, – звучало в ответ рассеянно и не более искренно, чем их собственный скулеж на родительские замечания прекратить драчку на заднем сиденье машины.

Меня как ножом по сердцу полоснул однажды вопрос дочери. Скрестив на груди руки, Бет заявила:

– Опять будете цапаться весь день?

Она добилась перемирия. Временного.

– Прил, ты и двух слов об этом не сказала, – отметил Скотти, пока мы сгребали сухие листья с лужайки.

– А что я, по-твоему, должна говорить?

– Хоть что-нибудь. Прекрати увиливать от разговора.

– Я не вызывалась на эту роль, Скотти. Я этого не хотела, сам знаешь.

– Рид тоже.

– Прекрати увиливать от темы.

– Значит, решила быть враждебным свидетелем? Я правильно понял?

– Враждебным свидетелем? Меньше телевизор надо смотреть. – Я потащила мешок с листьями к обочине, как можно дальше от мужа.

Таков факт. Мужчины в большинстве своем не способны уяснить, что, когда требуется принять решение, женщинам нужен не конкретный совет, а слушатель. Оказываясь перед проблемой, женщина обращается к женщине, потому что та слушает, соглашается или не соглашается, но, как правило, не пытается судить или навязывать собственное мнение. Наш мир не равноценен. Мужчины выдают готовые ответы и варианты, в то время как женщинам нужно всего лишь облегчить душу, не более того. Они ищут только сочувствия. Вот почему обсуждения выливаются в споры, беседы – в серьезные конфликты.

Я как-то попробовала растолковать Скотти эту теорию – после того, как нажаловалась на нескладный, сплошь из мелких неудач, день и выслушала его хладнокровные, по пунктам, рекомендации, как мне стоило – следовало! – поступить.

– Вон он я, рядом, в деталях объясняю, как и что нужно делать, – сказал он. – А ты меня не слушаешь!

Я замотала головой:

– Видишь ли, в сущности, мне все равно, как и что делать.

– А на фига тогда все это мне выкладываешь? – взвился он.

– Хотела услышать твое сочувствие.

– Сочувствие?

– Ну да. Чтобы ты сказал: «Бог мой, ну и денек тебе выпал. Не хотел бы я оказаться на твоем месте».

Если бы в те тяжкие месяцы Скотти хоть разок произнес: «Бог мой, ну и бремя на тебя свалилось. Какой кошмар. И как ты только выносишь? Ну что ты будешь делать, дорогая моя?»

Недели две спустя Скотти предпринял еще одну попытку, красноречиво нависнув у меня за спиной, пока я убирала со стола. За ужином Бет вздумалось вернуться в детство и возродить мрачноватую игру в страшилки, нашептываемые в темноте ночи зловещим голосом.

– С кем бы ты остался, если бы заставили выбирать? – спросила она Джея.

Я потянулась за солонкой, старательно гоня прочь образ того, что сейчас происходит в мозгу Джея: цифирки мелькают, калькулятор подсчитывает обиды, нанесенные родителями; чей список окажется длиннее? Пока сын прикидывал, я предупредила:

– Ни одному из вас выбирать не придется. На это есть судья.

– А если! Все-таки? – настаивала Бет.

Скотти вмешался, жестко и не допуская возражений:

– К счастью, на эту тему вам в жизни волноваться не придется.

Дети обменялись взглядами, в которых откровенно сквозило сомнение. Бет и Джей знали о ссорах не понаслышке. Ссоры – это каменные лица и глухие голоса за дверью родительской спальни. Ссоры – это разводы. Даже смерть.

– Ты отдаешь себе отчет, что происходит? – наконец решился Скотти, когда я протирала стол.

– А что происходит?

– Да ладно тебе, Прил. Я о разговоре за ужином, если только это можно назвать разговором. Дети