во всевозможных видах: яблочные пироги, яблочный сок и пюре. — Он казался довольным, что они наконец поняли друг друга. — Но ты ненормальный?
— Да. То есть нет, я в порядке. — Успех закрыл бумажник и убрал его. — Но… как это сказать? В моем мире идет война.
Он понятия не имел, как объяснить маловразумительные претензии пакпаков, заставлявшие некоторых из них сжигать себя заживо, чтобы остановить распространение лесов и Совершенного Государства
— На Уолдене есть другие люди, и они очень сердиты. Они не хотят, чтобы мои люди жили здесь. Хотят, чтобы земля стала такой, какой была до нашего прихода. Поэтому они поджигают леса, чтобы причинить нам боль. Многих из нас призвали, чтобы остановить их. Теперь, вместо того чтобы ухаживать за садом, я помогаю останавливать огонь.
— Очень сердиты? — Благородный Грегори поднялся со своего трона, лицо его пылало. — Сражаются? — Он замахал кулаками. — Удар-удар-удар?
— Ну, точнее, сражаются не руками, — ответил Успех. — Это больше похоже на войну.
Благородный Грегори сделал три быстрых шага к видеофону. Его лицо на экранах вплотную придвинулось к Успеху.
— Военные сражения? — Мальчик явно волновался: щеки пылали, а желтые глаза метали молнии. — Убийства?
Успех не понимал, почему Благородный Грегори так отреагировал на его рассказ. Он не был уверен, что мальчик действительно сердится. Но, с другой стороны, они явно не лучшим образом понимали друг друга. И он уж точно не хотел спровоцировать межзвездный инцидент.
— Прошу, простите меня, если я сказал что-то неправильное. — Успех склонил голову. — Я разговариваю с вами из госпиталя. Я был ранен… сражаясь с огнем. И еще не совсем поправился. — Он смущенно улыбнулся Благородному Грегори. — Надеюсь, я вас не оскорбил.
Но собеседник не ответил. Вместо этого он вскочил со своего кресла и, сбежав по ступенькам, оказался в просторном холле. Мальчик прошагал мимо рядов резных деревянных кресел, каждое из которых было настоящим, уникальным сокровищем, хоть и не столь изысканным, как трон. Замысловатая бисерная мозаика на полу являла взору черепах в яшмовых, зеленовато-желтых и оливковых тонах. Фосфоресцирующие статуи паутиной растянулись по стенам от пола до цилиндрического свода, отбрасывая призрачные серебристо-зеленые блики на пустые кресла, стоящие внизу. Благородный Грегори, шагая по центральному проходу, не переставал что-то бормотать, но на перевод возможностей видеофона явно не хватало. Успех смог разобрать лишь: «Война… Мемзен — свидетель… наша удача… призвать Л'юнгов…»
И тут Успех понял, что вновь смотрит на сверкающую зеленую черепаху, восседающую на камне в центре заросшей тиной реки.
— Благородный Грегори с Кеннинга сожалеет, но в настоящий момент занят, — сказала она. — Я с интересом отмечаю, что ваше приветствие пришло из зоны, находящейся в общем культурном карантине. Вам следует понять, что Благородный Грегори, создатель удачи Л'юнгов, не будет нарушать условия карантина, вступая в разговор с вами.
— Но я же с ним только что разговаривал, — сказал Успех.
— Я очень в этом сомневаюсь. — Черепаха поднялась на человеческих ногах и холодно уставилась на экран. — Разговор окончен, — сказала она. — Я вынуждена просить вас больше нас не беспокоить.
— Подождите, я!.. — воскликнул Успех, но экран уже погас.
IV
Но если мы будем сидеть дома, занимаясь своим делом, кому понадобятся тогда железные дороги? Не мы едем по железной дороге, а она — по нашим телам.[5]
Весь остаток дня Успех ждал неприятностей. Он не сомневался, что его вызовут в смотровой кабинет доктора Нисса для лекции на тему, почему тело не может вылечиться, если душа больна. Или какой-нибудь фактограф из Конкорда проведет с ним ритуал единения, произнеся проникновенную проповедь об истинном смысле простоты. Или Кери Миллисапа, главу его отряда, вызовут из Проспекта, и тот станет бранить Успеха за отлынивание от службы в Золотом отряде. Так что следовало присоединиться к отряду, и чем скорее, тем лучше. Его послали в госпиталь не для того, чтобы он беспокоил Благородного Грегори с Кеннинга, создателя удачи каких-то Л'юнгов, кем бы они там ни были.
Но неприятности не нагрянули. Он держался подальше от своей палаты и видеофона, насколько было возможно. Играл в карты с Ценным Монтильи и Сонным Торном из Шестого инженерного отряда, которые выздоравливали после отравления дымом при пожаре в Холодном Шаге. Оба проходили альвеолярную реконструкцию, чтобы в полной мере восстановить легкие. Голоса у них были как у механической пилы, но настроение хорошее. За один кон в «дурачка» Успех выиграл у Сонного достаточно денег, чтобы купить вожделенный яблочный пресс для сада. Конечно, он никогда не сможет рассказать отцу или Утехе, откуда взялись средства.
Успех смаковал каждый кусочек последнего памятного ужина: ароматный луковый пирог, жареная утка с гарниром из стеклянной лапши и сливки с ванилью. После ужина он вместе с дюжиной других пациентов отправился послушать профессора из Алькоттского университета. Тот объяснял, в чем ошибались жители, симпатизировавшие пакпакам. Вернувшись наконец в свою палату, Успех обнаружил лишь одно послание. Оператор Сообщества утомленным голосом сообщил, что Успех должен забрать свой билет на поезд со станции «Селена» до одиннадцати утра. Изображение этого гражданина на экране не появилось, так что пришлось выслушать лишь аудиозапись. Такие сообщения Успех мог принять и на домашнем видеофоне. Лишнее напоминание о том, что отдых от простоты закончится, как только он покинет стены госпиталя.
Горячий ветер, врываясь в открытые окна вагона, не приносил облегчения пассажирам первого класса. Успех устроился на своем неудобном месте, чувствуя, что форма прилипла к спине, и наблюдал за рядами деревьев, проносящихся за окном. Он ненавидел сидеть против движения поезда — либо тошнило, либо затекала шея. А если он еще и думал об этом — чего, как ни старался, не мог избежать, — становилось совсем тоскливо. Он совершенно не хотел сейчас возвращаться к своей обычной жизни.
Да, конечно, место против движения поезда, но зато в первом классе. Оператор, наверное, думал, что сделал Успеху большое одолжение. Дал местечко с большим пространством для ног, с сиденьем помягче. А почему бы и нет? Разве не выжил он в печально известном пожаре при реке Моту? Не получил тяжелые травмы, в первых рядах выполняя свой долг? Конечно же, ему следует ехать первым классом. Вот бы еще окна открывались пошире.
Легко было не думать о своих проблемах, бездельничая в госпитале. Но теперь, когда он направлялся домой, жизнь снова начала его пинать. Лучше вообще не думать. Надо вздремнуть. Успех закрыл глаза, но сон никак не приходил. Без всякого предупреждения он опять очутился в том самом кошмаре…
И тогда он понял то, чего так боялся: доктор Нисс не исцелил его душу. Да и как он мог это сделать,
