Договорились? – спрашивает он, протягивая руку.
Да, не волнуйся, сынок.
Сэмми касается полотна, сжимает его, кладет правую ладонь на ручку: деревянная; приятное ощущение.
Вернувшись в квартиру, он вешает связку ключей на крючок и, прежде чем начать, слегка смазывает режущий край мылом. Надо было у мужика сигаретку стрельнуть. По голосу слышно, что курильщик. Ладно; Сэмми плюет на ладони, растирает их. Так, хорошо; он притаскивает из столовой стул, подстилает под него газету. Затем произносит эни-бени-раба, вставляет кассету. Из магнитофона слышится:
Мать твою, друг, ну и херовую же песню ты выбрал! Вот уж точно дерьмо собачье – про переживания одного козла, которого жена бросила, – ежу понятно, мудак отродясь пальцем о палец не ударил, но ему даже невдомек, что это и объясняет все случившееся. Да чего там, мудаку, который песню написал, это тоже невдомек. Элен как-то обратила внимание Сэмми на то, что по тону, каким старина Джордж Джонс[13] все это дело распевает, ясно, что он ни хера и не шутит, никакой иронии.
Сэмми иногда пел это на собственный лад:
Не бог весть какой юмор, но они с Элен иногда под конец прыскали. В ней было что-то от феминистки.
Вообще-то не такая уж и плохая песня для этой работы, потому что необходимо же все время быть начеку. Плюс в плече, когда он тянет пилу на себя, что-то похрустывает, отвлекает. Когда Сэмми покончил со шваброй, он был уже в жопу измотан и прямо-таки изнывал от желания закурить, выпить и повалиться, на хер, на долбаную кровать, да еще и накрыться чем-нибудь на случай, если Элен прямо сейчас и вернется.
Хотя кого ты обманываешь-то.
Ладно, хоть палец себе не отпилил. Он сложил газету с опилками, сунул в мусорное ведро. Возвращая пилу владельцу, протянул руку: Меня зовут Сэмми.
Боб, рад с тобой познакомиться.
Рукопожатие.
А быстро ты, сказал Боб.
Да там работы-то кот наплакал. Кстати, хорошая пила, приятно держать в руках.
Я же говорил, отцовская. Она уж сто лет как в семье. Думаю, еще деду принадлежала.
Правда? Ух ты! Слушайте, а у вас куска наждачки не найдется?
Нет, сынок, извини, тут тебе не повезло; было немного, да вся кончилась.
Нет, я просто на всякий случай.
Извини.
Если говорить о возрасте, он дал бы Бобу лет пятьдесят-шестьдесят, хотя, кто знает, может, тот и старше; Сэмми думал, что вроде бы помнит его лицо, но уверен не был. Приличный, похоже, мужик. Хотя сколько ты встречал мужиков, казавшихся приличными, а после выяснялось, что они просто злобные ублюдки; сразу человека не всегда расчухаешь.
Ну ладно, палка есть, уже хорошо. Он на пробу походил с ней по квартире – ничего, годится. Вот вчера был полный кошмар. Больше такого не повторится. Палка составляет разницу между жизнью и смертью; не всю, но около того.
Он сварил еще кофе и сел – подумать. Палка, стало быть, у него есть. Отлично.
Кассета докрутилась до конца. Интересно, сколько сейчас времени. Оно, конечно, не важно. Но только есть вещи, которые он должен сделать, которые сделать необходимо, и поскорее. Да, поскорее. Будешь тянуть резину, они всегда найдут способ тебя поиметь, так что надо браться за эти дела; как только что-то приходит в голову, все, друг, надо пошевеливаться, на старт, внимание, и пошел. Но он просто-напросто не может; сейчас не может; в кармане пусто и в доме денег нет, он уже поискал, и не раз. До УСО несколько миль, пройти их он не сумеет; в любое другое время – пожалуйста, но не сейчас. Слепому, друг, без башлей труба; а ты не можешь никуда пойти, ты и ходить-то толком не можешь. Сэмми весь город исходил, из одного конца Глазго в другой, и Лондон тоже. Ну и что? Палка штука хорошая, но не настолько же, это ж не долбаная ведьмина метла, на ней верхом не проедешься. Плюс он и физически никуда не годится; организм все еще слаб, на хер, потому он вчера и вырубился. Если бы они его не отметелили, ему бы так хреново не было. Обычно он оправляется быстро. А тут организм никак в себя не придет, болеет. А ему надо быть в порядке, готовым ко всему. Вон сколько хлопот впереди. Значит, надо подготовиться. Подготовиться, на хер, друг, привести себя в порядок. Зарядку, что ли, сделать. Главное дело ребра, дыхание, дышать все еще больно. И попилил-то самую малость, а еле жив. Так что надо отдохнуть. Если бы не эта хлебаная…
Ну просто…
Ему необходимо заняться делами, охеренно необходимо заняться долбаными делами, не может он здесь торчать, просто не может себе позволить. Черт дери, да сколько же времени-то, друг, ты даже хлебаного времени узнать не можешь! Сэмми включает приемник. Дела-то ведь подпирают, это уж точно, точно, на хер. Так что нужно УСО, врач и все такое. Но как он туда попадет, если у него ни гроша, господи-боже, как он к ним попадет, если у него ни гребаного гроша за душой, друг, ладно, можно попробовать сунуться к этим, как их, Здравоохранение и Социальное обеспечение, с этим он справится, тут всего минут двадцать ходьбы, самое большее полчаса.
Эх, если б он хоть чего-нибудь видел, мать вашу так! Исусе-христе, друг, идиот долбаный, у него ж на эти дела целая сраная неделя уйдет. Хотя нет, с палкой нет. С палкой все пойдет быстрее. Все-таки палка это вещь, на хер. Ладно. Но первым делом УСО. Высший приоритет. Опоздаешь на день, они тебя всю жизнь потом мудохать будут. Однако без автобуса до них не добраться. Вот такие дела, а дергаться все едино нечего. За один-то день вряд ли, за один пропущенный день они его гнобить не станут.
Но, бубена мать, ведь точно же, были же в доме деньги!
Так он уже искал. Ну и хорошо, друг, поищи, на хер, еще раз, тебе и нужно-то всего шестьдесят пенсов. Даже тридцать, в одну сторону можно и рискнуть, зайцем проехать. Где-то тут должна валяться мелочь. Сэмми, когда возвращался домой, обычно выгребал ее из кармана и ссыпал на каминную полку – всю мелочь, какая была. Иногда так там и оставлял. Целая куча набиралась.
Просто смешно, друг, что там ничего нет. Понимаешь, о чем я? Как будто она все с собой забрала. Как она могла? Правда, может, это он и забрал, может, и он; в последнюю неделю он здорово поиздержался, потому и на дело пошел, мать его, ну, давай же, ищи! Не помнит он, что забирал.
Сэмми поднимается с кушетки. Кофейный столик, он в эту сволочь прошлой ночью коленом впоролся; поосторожнее, на хер, тут навалом опасностей и препятствий: он огибает столик, подходит к камину, ощупывает полку. Ни хрена, только обрывки бумаги да всякая дребедень вроде пластмассовых пуговиц или еще чего, плюс несколько спичек. Ну и черт с ним, завтра чек принесут. Надо просто набраться терпения, терпения-терпения-терпения. Чего торопиться-то; думаешь всех обскакать, а что получается? а ни хрена не, получается; тебя только назад отбрасывает; шаг вперед, шесть назад, вот что получается: терпение есть добродетель, друг, нет вопросов, на этот счет никаких вопросов нет.
А ну его в жопу, это терпение, пойдет-ка он лучше в «Глэнсиз»!
Сэмми смеется. Сидит, согнувшись, на кушетке. Мотает головой.
А что, можно. Можно, на хер. Да и выйти определенно надо бы, от этого сиденья, друг, свихнуться можно. Заодно и палку опробует. По дому-то слоняться это, конечно, хорошо, но настоящее испытание начнется, когда он выйдет внизу из лифта, дойдет до долбаной выходной двери и выйдет на улицу, вот это будет настоящее испытание. Может, он еще в «Глэнсиз»-то и не пойдет, но выйти это все равно мысль хорошая. Чем еще можно заняться? Не сидеть же здесь целый день. Долбаное радио, друг, просто куча дерьма. Курить охота, страсть. Плюс живот, охренительно хочется есть. Кончится тем, что он опять в койку завалится. А это дурная привычка, он и так со вчерашнего вечера только это и делал. Давай отрывай задницу от кушетки. Тем более у тебя ни шиша. Спать завалиться-то – проще всего, попытаться переспать все это дерьмо, отсидеться в темноте преисподней; но это вовсе не то, как вот, когда загриппуешь; не надо путать безденежье с гребаным гриппом, друг, знаю, что говорю, в чистилище тебе делать нечего, ты не гриппозный, ты нищий. Так что давай выбирайся отсюда. Плюс еще голова у тебя, друг, никак ты с головой
