располагаем никакими документальными свидетельствами о нем. Гальфрид Монмутский, исторические писания которого часто представляют собой пересказ мифологической фактологии, утверждает, что эти знаменитые каменные монолиты, образующие храм, были воздвигнуты самим Мерлином. До этого они якобы стояли в Ирландии, на некоем холме, который Гальфрид именует «Гора Киллараус» и который может быть отождествлен с местом, упоминаемым в ирландских легендах под названием «Холм Уиснеха» и в седой древности связанным с именем Балора. Как гласят предания бриттов, первобытное племя великанов, первым обосновавшееся в Ирландии, перенесло эти глыбы сюда с их исконного места «на отдаленном берегу Африки», ибо камни эти обладали поистине чудодейственными свойствами: стоило только погрузить их в воду, как та тотчас превращалась в лекарство, исцеляющее от всех болезней и ран. По приказу Аврелия, полуреального-полумифического короля Британии, Мерлин перенес эти глыбы на равнину Солсбери, чтобы увековечить славную память вождей бриттов, предательски убитых Хенгистом и его саксами. Поскольку мы не располагаем сколько-нибудь достоверными сведениями о Стоунхендже, мы вынуждены обратиться к свидетельству Диодора, который называл его храмом Аполлона. На первый взгляд это утверждение весьма спорно, однако трудно допустить, чтобы древние кельты — обитатели Британии не проводили в религиозном плане никакой грани между небом и солнцем. Бог Солнца в качестве отдельного персонажа появляется в мифах в сравнительно поздние времена. Кельтская мифология позволяет нам, так сказать, присутствовать при рождении как гэльского Луга Ламфады, так и Ллеу Ллоу Гиффеса древних бриттов.
Даже хорошо известная история о последнем пленении Мирддина или Мерлина, заключенного в гробницу колдовских чар — «в башню без стен, врат и дверей», — читается как явный миф о солнце, «окруженного языками пламени и сиянием славы небесной». Владыка Небес, в ореоле сияющего пламени и поистине живого света, медленно движется в сторону запада и наконец исчезает в волнах моря (как гласит один из вариантов мифа), или опускается на некий отдаленный остров (согласно другой версии), или даже садится в глухой лес (как повествует третья). После окончательной кодификации мифов этим таинственным островом стал о. Барнси, лежащий у самой западной оконечности Гвинедда. Именно на этот остров бог Солнца и отправился в сопровождении девяти славных бардов, захватив с собой легендарные «Тринадцать сокровищ Британии», которые с тех пор были навсегда потеряны для простых смертных. Нет никаких сомнений, что остров Барнси обязан своим названием именно этой легенде; по всей вероятности, аллюзию на этот сюжет можно найти в трудах греческого историка I века Плутарха, который рассказывает, что некий славный ученый по имени Деметрий посетил Британию и привез на родину подробный рассказ о своем путешествии. В нем Деметрий упоминает несколько необитаемых священных островов неподалеку от побережья Британии. По его словам, островки эти получили названия по именам богов и героев, но среди них не было ни одного, на котором томился бы в заключении Кронос вместе со своими богами-спутниками под бдительным присмотром стража Бриарея. Кронос спал, «ибо сон был цепью, скованной для него». Нет никакого сомнения, что это божество, лишенное наследства, которое грек, по своему обыкновению, назвал Кроносом, и было тем самым богом неба и Солнца древних бриттов, которое каждый день опускается в темницу на западе. Среди новоприбывших — и Гай, который в качестве сэра Гая Сенешаля играет столь важную роль в позднейших романах. В «Сейнт Греаль» [111], утратив прежний ореол знатности, он выступает в роли всего лишь дворецкого Артура, являя собой бледную тень того Гая, который некогда убил сына Артура, Ллахеу, и был оправдан, хотя из-за нарочитой запутанности и неясности поэмы этот инцидент вполне может быть связан и с женой Артура, Гвенвивар. Гай считался олицетворением огня, пламени; это его свойство особо подчеркивает описание, приведенное в мифологической легенде «Куллвх и Олвен». «Кай был высоким и стройным, — говорится в ней. — Стоило ему только захотеть, как он мог предстать высоким, как самое большое дерево в лесу. Обладал он и другим свойством: он был настолько горяч, что, даже когда лил сильный ливень, любая ноша на его плечах оставалась сухой на целую ладонь вокруг, а когда его спутники мерзли от стужи, он служил для них источником огня, от которого они зажигали дрова».
Другой персонаж, встречающийся в историях Артуровского цикла и занимающий весьма важное место в кельтских мифах, — Марх ап Мейрхион, чьих свиней некогда попытался похитить сам Артур, подобно тому как Гвидион еще раньше хотел выкрасть свиней Придери. В позднейших романах он предстает трусливым и коварным Марком, королем (по некоторым преданиям) Корнуолла, или даже — согласно другим легендам — королем всей Британии, хорошо известным всем в качестве супруга прекрасной Изольды и дяди сэра Тристрема. Однако его, как божество, претерпевшее сложные трансформации, можно встретить в ранних мифах гэлов и бриттов. Первоначально он был тем самым Марком, королем фоморов, во времена, когда его Стеклянный замок был наглухо осажден детьми Немхеда. Фоморов обычно можно узнать по их зооморфмым прозвищам, и Марх, имя которого означает «конь», не является исключением из этого правила. Когда сэр Томас Мэлори в своей «Смерти Артура» рассказывает, как, чтобы развлечь самого Артура и сэра Ланселота, сэр Динадан спел песню о Марке, «ставшую самым ужасающим набором звуков, которые когда- либо издавали арфа или другой инструмент», он ничего не говорит о том, в кого метило жало этой сатиры. Однако не вызывает сомнений, что песня напомнила королю Марку о его телесном изъяне — о том, что у него, как и у его фригийского коллеги, были огромные уши, только не ослиные, как у Мидаса, а конские. В сущности, Марк и был кельтским Мидасом — черта, унаследованная им от одного из мифических королей древней Ирландии, Лабраидха Лоингсеха. Мы не вправе пройти и мимо столь колоритной фигуры, как Уриен, бог подземного царства, иногда отождествляемый с самим Браном. Как и его сын Ллир, он некогда был богом войны и в то же время покровителем менестрелей. Барды почитали его своим патроном; его символом был ворон (по-валлийски —
Существует и еще одна веская причина, почему мы всегда видим вокруг Артура множество второстепенных богов, представляющих собой, по всей вероятности, родоплеменные (клановые) олицетворения весьма и весьма немногочисленных мифологических идей и представлений. Кельты (это в равной степени относится к обеим их ветвям — гэлам и бриттам) были раздроблены на множество кланов и родов, у каждого из которых имелись свои собственные местные боги и божки, воплощающие под разными именами одни и те же основополагающие концепции. Так, у них всех был бог подземного царства, громадный исполин, покровитель воинов и менестрелей, наставник искусства красноречия и литературы, обладатель несметных богатств — тот самый, которого некоторые кланы бриттов почитали под именем Брана, другие — под именем Уриена, иные же величали его Пвиллом, Мархом, Мэтом, Аравном или Огирвраном. Это был верховный владыка Элизиума — точнее говоря, Аида, то есть рая для отверженных, куда прибывали все изгнанные из первобытных средиземноморских пантеонов и откуда вели свое начало причины всех явлений бытия, которого бритты Уэльса именовали Гвином, или Гвинвасом, бритты Корнуолла — Мелвасом, а бритты Сомерсета — Аваллоном, или Аваллахом. По этому последнему имени-титулу его владения и получили название
