же успехом она могла бы отталкивать каменную стену замка. Схватила за волосы, и лента, стягивающая их, осталась у нее в руках. Снова вцепилась в темную гриву и дернула изо всех сил.
Голова его откинулась, он взревел от боли. Катье метнулась в сторону.
– Я не твоя наложница, Бекет Торн!
– А чья? – вновь накинулся он на нее. – Или ты, как сестра, готова спать с любым?
– А у тебя сколько «сильфид»? – Она отбежала, подобрала с пола сюртук, бросила ему в лицо (он поймал его и отшвырнул в сторону). – Одна в Германии, одна во Франции, да? А сколько англичанок тоскуют по твоим дешевым милостям? – Она запустила в него камзолом, который постигла та же участь. – Наверняка и в Италии есть. А во Фландрии не будет! – Ее пальцы нащупали эфес шпаги и вытащили ее из ножен. Острие описало в воздухе дугу и нацелилось ему в грудь, обнажившуюся под разорванной рубахой. Ножны и перевязь полетели на пол. – Слышишь, Торн? Не будет у тебя наложницы во Фландрии!
Взгляд Бекета сузился, сосредоточившись на острие шпаги. Он шагнул вперед, сжал в ладони тонкое лезвие.
– Уроки надо помнить, мадам, – проговорил он, подводя острие к своему плоскому животу. – Вот сюда колите. – И выпустил шпагу.
Обеими руками Катье обхватила эфес.
– Я помню, англичанин.
Он подался вперед, и острие кольнуло его кожу.
– Убейте меня. В этом ваше спасение.
Взгляды их встретились. Катье отпрыгнула, но не выпустила из рук шпагу.
– Нет, полковник Торн. Я не стану тебя убивать. Я не играю в твои солдатские игры.
Обманным движением Бекет отскочил влево. Катье повернулась было к нему, но он туг же переместился на прежнее место, рука его взвилась и поймала ее запястье. Он привлек ее к себе – лицом к лицу. Надавил посильнее, пока ее пальцы не разжались и не выпустили шпагу.
– Я женщин ни с кем не делю. – Он выкрутил ей руку назад и снова притиснул к стене. Свободной рукой он крепко держал ее голову, впиваясь глазами в глаза. – Невинная вдовушка! Какой же я дурак! Кто тебя научил этим фокусам? Муж? Или у тебя был целый полк учителей, и каждый добавлял что-нибудь новенькое к твоему репертуару? Притворное смущение, тихое мяуканье, трепет внезапно открытого желания...
Она морщилась от боли, не позволяя себе закричать.
– Рулон правду сказал, не так ли? Блондинка... – Бекет запнулся и с шумом втянул в себя воздух. – Блондинка согрела постель дьявола. Так и вижу, как ты с ним... – Из глотки вырвался звериный рык. – Вижу, как он... Господи Иисусе, зачем, зачем, подлая женщина?.. Зачем ты сделала из меня... – Он грубо бросил ее на постель.
– Торн! Это неправда! Я никогда не была любовницей Эль-Мюзира! – Она приподнялась на кровати; ноги не держали ее. – Можешь не верить, проклятый англичанин, но я... О Боже, помоги мне!.. После смерти мужа я не была ни с кем... Ни с кем, кроме тебя...
Ее прервал робкий стук в дверь, и сразу за ним послышался голос Сесиль.
– Я сейчас! – крикнула Катье.
Грудь Бекета вздымалась, точно ему не хватало воздуха. Она понизила голос до шепота:
– Послушай, Бекет, я не любовница твоего Эль-Мюзира. Клянусь жизнью своего сына. Если я в чем согрешила, то лишь ради Петера. Я должна его спасти и никому не дам стоять у меня на дороге – ни турку, ни англичанину.
Бекет недоверчиво пробурчал что-то, но черты его немного смягчились.
– Ради Петера? Он-то тут при чем? Да Эль-Мюзир скорей продаст твоего сына в рабство, чем станет его спасать.
– Нет, – прошептала Катье, помотав головой. – На это он не пойдет.
– Он на все пойдет. Камеристка снова постучала.
– Мадам! С вами все в порядке? Я принесла сонный отвар.
Странная тяжесть навалилась на Бекета, когда он следил, как она, шатаясь, подходила к двери для прислуги. Увидев ее страдания, он чуть не задохнулся оттого, что стал им причиной.
Катье взяла оловянную мисочку из рук глядящей на нее во все глаза служанки и затворила дверь. Опять подошла к кровати, но смотрела не на него, а на дымящееся вино.
Он прищурился.
– Что ж ты за мать, если впутываешь в это своего сына? В руках Эль-Мюзира его жизни грозит такая же опасность, как жизням тысяч других.
– Я впутываю Петера?.. – Она быстро взглянула на него, и ужас исказил ее лицо. – Нет! Ты не понимаешь!
– Не понимаю? Господи Иисусе, это ты не понимаешь! Тебе не страшно, что твой сын вырастет и узнает о связи своей матери с дьяволом?
– Ох, Бекет, как ты можешь такое говорить? – Она стояла под кружевным пологом кровати, такая прекрасная в своем отчаянии, и глядела на горячую жидкость.
– Розмарин, шалфей, ромашка, – бормотала она, – простой отвар от бессонницы. А для Петера... – Ее душили рыдания. – Я очень старалась, Бекет! Я так старалась...