Она с раздражением посмотрела на ветку, низко протянувшуюся поперек тропы. Если бы его лошадь не споткнулась в нужный момент, полковник был бы сейчас мертв, коим она его уже давно считала. Ее рука скользнула к заряженному пистолету, спрятанному в карман юбки. Она в задумчивости провела пальцем по курку.
Ее взгляд устремился на лицо лежащего без сознания человека. Она никогда прежде не встречала его, но если бы даже один из спутников не окликнул его по имени, то все равно узнала бы. Тот же самый волевой подбородок, хотя сейчас он был покрыт светлой щетиной с рыжеватыми вкраплениями. Тот же прямой нос, широко расставленные глаза, тот же чувственный рот, что постоянно улыбался с портрета в особняке Леве, даже несмотря на то, что Катарина время от времени посылала проклятия изображенному на полотне негодяю. В жизни он был выше и шире в плечах, чем казался на портрете, но он был всего лишь человеком, и в его груди билось сердце в ожидании свинцового шарика, способного пронзить его.
И все же этот лежащий без сознания белокурый гигант выглядел до отвращения уязвимым. Его военная форма была такого же желтовато-коричневого цвета, как и пыль, его покрывавшая, а черные высокие сапоги все еще сохраняли следы пыли и грязи множества пройденных дорог. Даже в бессознательном состоянии он выглядел невыразимо усталым. Палец ее соскользнул с курка.
– Лобо, – окликнула она, поднимаясь и подходя к неуклюже передвигающемуся молодому человеку. – Как двое остальных?
Он старательно уложил двоих потерявших сознание спутников фон Леве. Все трое выглядели оборванными и потрепанными и совсем не похожими на цвет высшего офицерства, с которым она была хорошо знакома.
Она опустилась на колени перед человеком с забинтованной рукой. Пульс его слабо прощупывался, но он все еще был жив. Плечо его военного мундира, когда-то такого же темно-кремового цвета, как у полковника, теперь покрылось коричневыми пятнами запекшейся крови. Она поняла, что он потерял сознание скорее от потери крови, чем от потрясения, вызванного ревом Лобо. Она тщательно осмотрела его и увидела, что рана открылась и кровь снова сочится.
– Этому нужно срочно оказать помощь, – сказала она Лобо, показав на человека с раненым плечом.
Быстро оглянувшись, чтобы удостовериться, что полковник не подает никаких признаков жизни, она осмотрела следующего, худого, как палка, с заметно кривыми ногами.
– Этот только ударился головой о ветку, когда ты заревел, и упал с лошади. Он отделается лишь сильной головной болью.
Лобо усмехнулся, довольный собой. Но усмешка исчезла, как потухшая свеча. Напряженное и сосредоточенное выражение исказило обычно невыразительные черты его лица, когда он прислушался к ее следующим словам:
– Мне необходимо, чтобы ты поднял этих двух мужчин на их лошадей… очень бережно, Лобо, как ты собираешь яйца. – Он энергично закивал в знак того, что все понял. – Хорошо. А затем, когда бережно поднимешь мужчин и устроишь их в седла, ты должен будешь взять лошадей за поводья и отвести в имение Леве. Просто иди по дороге вдоль реки и поверни у колодца. Ты сможешь это сделать для меня, Лобо?
– Да, мадам фон Леве! – выкрикнул он и приступил к выполнению задачи с выражением полнейшей сосредоточенности на лице.
Катарина вернулась к неподвижно лежащему полковнику. Этот человек один мог разрушить ту жизнь, которую она с таким трудом построила за прошедшие четыре года.
– Все считали тебя мертвым, – прошептала она. Ее глаза пробежали вдоль его тела, но все же в глубине души она никак не могла представить себе эту мускулистую фигуру безголовым трупом. И постоянно ее взор обращался к его золотистой голове. В глубине души под легкой паутиной самоконтроля пробудилась паника.
Она сжала пистолет обеими руками. Гнев! Нужно, чтобы к ней снова вернулся гнев. С ней поравнялся Лобо. Он вел двух лошадей с погруженными на них ранеными по берегу, покрытому осенней коричневой травой.
– Пусть миссис Врангель сразу же займется ими, как только вы приедете, – сказала она, не отводя взгляда от полковника. Лобо радостно заверил ее, что все понял, и продолжил путь.
Как только он скрылся из вида, ей захотелось позвать его назад. Нет, сказала она себе. Она должна кое-что сделать, и непременно в одиночестве.
Она глубоко вздохнула, чтобы обрести равновесие, затем снова проверила пистолет и заменила порох. Сделав это, она с трудом вытащила из сжатых пальцев фон Леве его пистолет и засунула в кобуру. Это было соблазнительно-новое кремневое оружие с несколькими зарубками на стальной пластине на бойке ударника. Она с вожделением посмотрела на него, затем отвернулась. Новое оружие дает осечку так же часто, как и старое, сказала она себе и отошла, чтобы привязать его усталую лошадь к кусту.
Ее глаза снова устремились к отделанной серебром рукоятке пистолета, выступающей из кобуры. В этом была бы некая поэтическая справедливость – воин, убитый из его собственного оружия, но, в конце концов, она оставила пистолет полковника в покое.
– Почему ты не приходишь в себя? – пробормотала она. – Может, рана глубже, чем кажется?
Покорно вздохнув, она приподняла подол, оторвала полоску от своей поношенной нижней юбки и, подойдя к воде, намочила ее, а затем мягче, чем намеревалась, принялась прикладывать ее к окровавленному лбу.
Но он по-прежнему не приходил в себя.
Она осмотрела повязку на его ноге, чуть выше сапога, но кровь здесь так засохла, что ее пришлось бы отмачивать для того, чтобы снять повязку. Расстроенная, она снова обругала его, затем неохотно сняла свой шерстяной плащ, свернув, положила ему под голову, села на лежавшее поблизости дерево и стала ждать, пистолет же лежал у нее на коленях наготове.
Отдаленный звук, похожий на звон колоколов, все время вторгался в его сон, и Александр доблестно пытался оттолкнуть от себя этот шум. Ему это удалось один, другой раз, но в третий раз он уже не исчез.
Ему было больно. И холодно. И хотелось спать. Звук растворился в песне. Пела женщина. Прекрасно,
