уединенное место. Она остановилась у высокого случайно сохранившегося во время войны тополя. Хотя он прикоснулся только на миг к ее плечу и она отбросила его руку, тем не менее он почувствовал ее волнение. Неожиданная чувственность ее первого поцелуя, а затем ее отклик словно подожгли и взорвали порох в его теле. Теперь он знал, что ощутит ее страсть с такой же силой, как чувствовал сейчас ее волнение.
– Мне необходимо? – переспросил он, и голос его прозвучал намеренно вызывающе. – Мы действительно вчера «обсудили», что мне необходимо, Катарина. Я это ясно помню.
Она с раздражением произнесла:
– Я не это имею в виду. Просто не хочу, чтобы ты сопровождал меня. Для этого мне вполне подойдет Франц.
Он покачал головой.
Катарина скрестила руки на груди.
– Я же сказала, мне подойдет Франц.
Он устремил на нее самый невинный, на какой только был способен, взгляд.
– Тогда кто же станет обучать твою дочь чудесам, которые дарит сад?
Она неуверенно опустила руки.
– Луиза… Лобо.
Один локон выбился из небрежно заколотых волос и лежал теперь на ее шее цвета слоновой кости. Он представил себе, как темный шелковистый локон обовьется вокруг его пальцев, когда он станет ласкать ее, затем подумал о других, более интимных шелковистых завитках, обвивающих его ласкающие пальцы, и ощутил разгорающийся в своем теле жар. Он безжалостно подавил возникающее желание. Сначала ему необходимо проникнуть в ее замысел. А затем его «жена» вкусит радости брачного ложа. Он дал себе в этом слово, а он никогда не нарушает своих обещаний.
– Луиза занята – она ухаживает за Трагеном, – сказал он Катарине. – Лобо с наслаждением занимается верховой ездой. Неужели ты действительно хочешь, чтобы он лишился этого удовольствия? А когда я вчера зашел в сад, то увидел Изабо и Франца, совершенно поглощенных подготовкой к зиме виноградных лоз. А ты дала мне ясно понять, что Клаус может построить мост и без моей помощи. – Он улыбнулся и торжествующе добавил: – Отсюда по логике вытекает, что именно я должен сопровождать тебя, – он бросил взгляд на ее ноги, – за новыми сапогами.
Она поспешно прикрыла подолом носки сапог.
– Мне действительно нужно приобрести сапоги до наступления зимы. – Она достала из кармана лист бумаги. – Вот! Видишь, а Францу необходимо купить…
Александр взял бумагу у нее из рук.
– Я куплю все, что необходимо Францу. – Он взглянул на лист, приподняв бровь, посмотрел на нее и принялся читать: – Три катушки запального фитиля, два шомпола для французских мушкетов, одну подставку для мушкета, четыре патронташа…
Она выхватила бумагу и одарила его лучезарной улыбкой.
– Садовые принадлежности.
– Садовые?
Он разразился смехом, но, прежде чем сумел что-либо сказать, появился Печ, ведя под уздцы их лошадей. Одна была высокая гнедая, на которой приехал полковник, другой конь принадлежал Трагену, но сейчас к его спине были привязаны ее седельные сумки. Конь Трагена был прекрасным животным с лоснящейся золотистой шкурой и бледно-кремовой гривой, но Печ искусно заплел хвост и гриву в причудливые узлы, подчеркнув ее принадлежность кавалерийскому офицеру.
Катарина смотрела, и ее постепенно охватывало оцепенение… медленно поднимаясь от ступней по ногам к туловищу – к спине, рукам. Казалось, все чувства покинули ее, оставив в душе пустоту и холод.
Она повернулась к коню спиной и, устремив взгляд куда-то вдаль, выше правого плеча Александра, сказала:
– Лейтенант Печ, это не моя лошадь. Пожалуйста, оседлайте мою.
За спиной раздался смешок лейтенанта.
– Прошу прощения, мадам, у вас действительно хороший маленький пони, но он не сможет держаться наравне с лошадью полковника. – Печ похлопал коня по крупу. – Оле Нифлхейм же…
– Нифлхейм! – воскликнула она. – Я ни за что не поеду на финском коне.
– Он шведский, Катарина, – заметил Александр, внимательно глядя на нее.
Катарина сжала руки в кулаки и вонзила ногти в ладони, чтобы хоть что-то ощутить. Но ничего не почувствовала.
– Лейтенант, мне очень жаль, что вам доставили столько хлопот, но полковник не поедет со мной. Пожалуйста, оседлайте мою…
Александр кивнул.
– Мадам совершенно права, – согласился он.
Потрясение, вызванное его ответом, вернуло ей способность к ощущениям, и ладони внезапно заныли от боли. Минуту она стояла словно онемев, затем спросила:
– Ты не едешь?
Он направился к своей лошади, на ходу поклонившись ей, взял перчатки, положенные Печем на седло, надел их.
