Это самый важный урок, который я усвоил… на поле битвы или вне его… и этому научила меня Грендель.
Она выдернула у него руку, ссыпала камни обратно в мешочек, крепко завязала и, положив ему на ладонь, сказала:
– Спасибо за совет, полковник. Но не думаю, что Балтазара фон Меклена можно будет удержать вдали от Карабаса с помощью суеверий. Я тоже выучила свои уроки, – продолжала она, отхлебнув из меха для вина, который он принес вместе с куропаткой и сыром, упакованными на ужин поварихой. – И их преподнесла мне не Грендель.
Вино из смородины казалось терпким, но это было
Она села перед огнем, все еще смакуя вино и вспоминая о том времени, когда у нее не было ни вина, чтобы прихлебывать, ни куропатки, которую можно было непринужденно пощипывать. Когда… Она обхватила руками колени и устремила взгляд на угли. «Нет, – сказала она себе. – Прошлое осталось позади… с ним покончено. – Ее рука невольно сжалась, словно держала рукоятку пистолета. – Оно не вернется».
У себя за спиной она слышала приглушенный стук камешков, когда Александр укладывал мешочек в шкатулку, затем последовал щелчок закрываемой крышки. Он тихо присел на корточки перед огнем, помешал угли палкой и добавил еще полено, чтобы поддержать огонь. Он так же, как и она, хранил молчание.
Увидев, как древесина занялась, Александр повернулся к ней:
– Что за уроки, Катарина? Какие уроки ты усвоила?
Она ничего не сказала и продолжала смотреть в огонь. Но перед ее мысленным взором вновь проплывал дым горящего города, она вдыхала запах смерти, снова слышала звуки…
Катарина уткнулась лицом в колени и прикусила язык, чтобы удержать рыдание, уже подступившее к горлу. Она ощутила легкое, словно перышко, прикосновение Александра к ее волосам, нерешительно пытавшегося погладить ее, чтобы утешить.
– Какие уроки, Кэт? – шепотом снова спросил он.
Она сглотнула комок, подступивший к горлу.
– Вполне обычные уроки, какие любая женщина получает во время войны, полковник.
– Женщина должна учиться у своей матери, а не у войны.
Она подняла голову и увидела, что он внимательно на нее смотрит, огонь отбрасывал оранжевый свет на его лицо.
– Моя мать умерла.
– Когда она умерла? – спросил он, и голос его прозвучал нетерпеливо, будто он жаждал узнать хоть эту малость о ней.
Она пожала плечами с безразличным видом.
– Двенадцать лет назад. Когда мне было шестнадцать.
– Как она умерла?
– Это не важно.
– Я хочу знать.
Катарина не ответила.
Он бросил еще одно полено в огонь, с большей силой, чем было необходимо.
– Катарина, мужу следует знать хотя бы несколько незначительных фактов из жизни своей жены. Ты когда-то была подопечной моего отца, а затем – моей. Кроме этого, я ничего о тебе не знаю.
– Я предпочитаю, чтобы все так и осталось.
Александр, опершись на локоть, растянулся рядом с ней.
– Ну, по правде говоря, я знаю о тебе немного больше.
Захваченная врасплох, Катарина с сомнением посмотрела на него.
– Что еще ты можешь знать? Кроме того, конечно, что у меня было когда-то десять тысяч талеров.
– Это по-прежнему больной вопрос? – Ее мрачный взгляд послужил ему ответом. – А, понимаю. Да. – Он пожал плечами, подражая ее недавнему жесту. – Что еще я знаю о тебе… дай-ка подумать, – сказал он, словно размышляя вслух. – Ты первоклассный стрелок из пистолета, но слегка отстаешь с карабином.
– Отстаю!
– Ты безжалостно побеждаешь в шахматах.
– Откуда ты знаешь?
– И у тебя есть крошечный шрам на…
– Благодарю! Я прекрасно знаю, где у меня шрам.
Она изогнулась и поправила юбки.
Он приподнял брови и усмехнулся.
– В самом деле? М-м-м, интересно. А мне-то казалось, что это место совершенно невозможно увидеть.