архитектурного развития), и череда этих поздравлений еще не иссякла.
Скоро ему предстоит стать посредником между заказчиками и исполнителями работ. Находить в проектах специально заложенные или случайно обнаруженные лакомые кусочки, срезать и наращивать ассигнования, раскапывать кое-что скверно пахнущее, состригая с чужих грехов золотое руно на нужды епархии, типа приходских школ, строительство которых не влечет за собой увеличения сметных расходов. Да и людям стоило иметь дело с монсиньором Мойнихеном – это сулило выгоду, а в здешней толпе популярность того или иного человека строго пропорционально зависела от барышей, которые сулило знакомство с ним.
Фрэнк Менифе подошел к монсиньору, дождавшись, когда тот окажется в полном одиночестве. Смокинг сидел на Менифе так, словно был изготовлен из грифельной доски. О галстуке могло создаться впечатление, будто он пришпилен булавкой прямо к шее. Стоило адвокату повернуть голову, как вместе с нею поворачивался и галстук. Мойнихен нашел это зрелище столь завораживающим, что буквально не сводил с галстука глаз.
– Мои поздравления, монсиньор, – сказал Менифе с натужной улыбкой.
– Спасибо, Фрэнк.
– А это правда?
– Что именно?
– Что вас сделают в наблюдательном совете главой?
– Есть такое мнение.
– Я бы на вашем месте воздержался.
– Почему же?
– Потому что это не сулит вам выгоды.
– Я не ищу выгоды лично для себя, Фрэнк. И вам это прекрасно известно.
– Что ж, монсиньор, если вы сами такого мнения. Но ведь и выгода бывает разной. Вы уже заседаете в достаточном количестве советов и комитетов, чтобы наложить лапу на каждый доллар, который вам приглянется. Только не следует чересчур усердствовать в плане общественного внимания. Если ваша деятельность привлечет к себе интерес, это не принесет пользы ни вам, ни кардиналу, ни епархии, ни католической церкви как таковой.
– Не сомневаюсь, Фрэнк, что его преосвященство учтет ваши замечания и предостережения.
Мойнихен извлек из складок сутаны маленькие, размером с полдоллара, золотые часы и сверился с ними.
– Слишком уж я здесь замешкался. Надо поискать хозяина, чтобы проститься с ним.
– Мы только что беседовали у него в кабинете.
– Вот как? У вас с ним дела, Фрэнк? Ваши люди примут участие в новом проекте Уолтера? – с интересом спросил Мойнихен. – А сначала мне показалось, будто вся эта затея не больно-то вас вдохновляет.
– Я ведь вроде вас, монсиньор. Хозяев у меня много.
– И, тем не менее, Фрэнк, вы добрый католик. И никогда не забываете об этом.
– Кесарю кесарево…
– Это выражение всегда к месту.
– Я передал предложение по инстанции. Оно понравилось. Они усматривают за домашними развлечениями большое будущее. А вы?
– Святая Церковь имеет об этих развлечениях лишь самое смутное представление.
– Ну, а он, по-вашему, сколько этого добра пересмотрел? – с кривой усмешкой поинтересовался Менифе.
– Не уверен, что хотя бы одну кассету. Совершенно необязательно совать руку в пламя, чтобы убедиться в том, что оно обжигает.
– Но чтобы понять, вкусно ли яблоко, его следует надкусить.
– Не поддразнивайте меня, Фрэнк. Жестоко поддразнивать человека, взявшего на себя обет безбрачия.
– Если вы когда-нибудь решите нарушить этот обет, я подыщу для вас курочку что надо.
– Если когда-нибудь решу, то вы, Фрэнк, узнаете об этом первым.
– А что говорит по этому поводу Святая Церковь? – просил Менифе.
– Я не в силах дословно вспомнить последнюю энциклику против порнографии, но можете не сомневаться, она достаточно категорична.
– Выходит, в собственных силах папа уверен?
– Он непогрешим.
– И грозит отлучением?
– О ком вы спрашиваете, Фрэнк? Об изготовителях или о потребителях?
– И о тех, и о других.
– Не лучше ли было бы как следует присмотреться к душам преуспевающих капиталистов?
