На мгновение Свистуну показалось, что она сейчас заплачет. Она покраснела, щеки предательски поникли. Но тут же решительно тряхнула головой, как могла бы тряхнуть собака, и сказала:
– Не ваше дело.
– Я ведь скоро там окажусь. Разве вам не хочется, чтобы я навестил Шарлотту? И спросил у нее, не знает ли она чего-нибудь про Босли? – Искушение оказалось для нее слишком сильным. -Но, конечно, вы должны дать мне адрес вашей сестры. Если он у вас есть.
Она полезла в похожую на седло сумку и извлекла оттуда клочок бумаги и обломок карандаша. Написала адрес. При этом она облизывала губы, сосредоточившись, и морщила лоб, как ребенок.
– И попросите ее написать мне, договорились? – сказала она, отдавая адрес Свистуну. – Передайте Шарлотте или Босли, если он там случайно окажется, что я ни на кого не держу зла. Просто попросите написать, как им там живется, чтобы у почтальона появился повод заглянуть ко мне.
– А вы не могли бы рассказать мне про мальчика еще что-нибудь?
– Он вечно думал про своего отца. Таскал с собой книгу, которую написали про Дюйма. И там были иллюстрации. Он вечно разглядывал эти иллюстрации и у всех спрашивал, похож ли он на отца.
– А он похож на Дюйма?
– Да ничего подобного! Ну, может, глаза такие же. У Дюйма, знаете ли, очень красивые глаза.
– Знаю. Как у дикого зверя.
– Вот именно.
Она откинулась в кресле. Судя по всему, она вошла во вкус и собралась поболтать с ним как можно дольше.
Из своей огромной сумки она извлекла пачку сигарет и пьезозажигалку, вытряхнула сигарету из пачки, закурила, даже не подумав о том, чтобы предложить сигарету Свистуну. Сделала чрезвычайно глубокую первую затяжку.
– Что ж, Дюйм сам приговорил собственного сына, не правда ли? Я хочу сказать, если у тебя отец – убийца, то ты от этого уже ни в жизнь не избавишься. Рано или поздно, но это все равно скажется.
Вновь порывшись в сумке, она достала оттуда пакетик драже, положила конфету в рот, вопросительно посмотрела на Свистуна, словно не зная, угостить его или нет. И решила, что не стоит.
– А у вас нет фотографии мальчика?
– Конечно, есть. Мы ведь его, знаете ли, баловали!
И она вновь – на этот раз с чрезвычайной гордостью – принялась рыться в сумке, как будто фотографировать маленького мальчика и баловать его означает одно и то же. Она гордилась тем, как хорошо они к нему относились.
Нашла фотографию и передала ее Свистуну. Закатанный в пластик снимок был сделан на сельской ярмарке.
Это была отличная фотография: лица мелким планом, но чрезвычайно четкие. Кэт Тренчер восседала в кресле-каталке, обнимая за плечи хрупкого мальчика, лицо которого казалось старше, а тельце младше его лет. Вид у него на снимке был такой, словно он с трудом переносит материнское объятие Кэт, но понимает, что избежать его бессилен. С другой стороны рядом с Кэт стоял мужчина. Он улыбался, причем чувствовалось, что эта улыбка стоит ему великих трудов. У второй сестры, Шарлотты, и впрямь была прекрасная фигура, сотрудница местной почты на сей счет не солгала. Она стояла подобравшись и в то же время как-то напряженно – подобно человеку, вынужденному присутствовать на похоронах малознакомой персоны.
Свистун поднес фотографию ближе к глазам.
Ему показалось, будто он знает этого мальчика, будто он видел его где-то на бульварах в толпе малолетних преступников, торговцев собственным телом и бродяг. Да, это лицо было ему знакомо, он опознал бы его из сотни других. И в этом не было ничего удивительного: слишком уж часто ему приходилось с ними сталкиваться. А Канаан – тот вообще узнал бы любого в миллионной толпе. И тут же вспомнил бы этого мальчика по имени и по уличной кличке и назвал бы все его прегрешения, зафиксированные в полицейском досье. Свистун и сам попытался припомнить имя, но у него ничего не вышло. И все же он не сомневался в том, что этот мальчик часто попадается ему на глаза на бульварах.
Он подумал и о том, что лицо Шарлотты тоже кажется ему знакомым, но тут же вспомнил всегдашний оптический обман: стоит тебе опознать на групповой фотографии одно лицо, как начинает казаться, что опознаешь и другие.
– Я могу взять у вас эту фотографию?
– А чего ради?
– Показать ее отцу.
– Ну ладно, – неуверенно сказала она. Ей явно не хотелось расставаться ни с чем из своих немногих сокровищ. – У меня есть и другие.
Свистун поднялся на ноги, положил снимок в карман.
– Не уходите, – сказала она. – Просто посидите в кресле рядом со мною. Мой пес вас теперь не обидит.
– Мне предстоит дальняя дорога.
– Ну, еще пять минут, – попросила она. – А я, может быть, вспомню еще что-нибудь из того, что может вам пригодиться.
Она даже немного кокетничала. Это выглядело гротескно и жалко, но жажда элементарного человеческого общения ощущалась так сильно, как будто она кричала об этом в голос.
