– Корзина не тяжелая, но нести одному, конечно, неудобно, – признался тот, уступая Свистуну одну из ручек.
Они пошли по пустырю той же дорогой, которой пришел сюда Свистун, только в обратном направлении.
– Этот старик, предложивший забрать корзину, он посмотрел вам вслед так, словно был готов вас убить.
Священник ухмыльнулся.
– Старый Ортега воображает себя моим соперником и, соответственно, врагом. Он здешний первосвященник секты спиритов.
– А он не пытается наложить на вас проклятие?
– Он пытается убедить меня в том, чтобы я отдавал ему всех черных петухов. Он утверждает, что достать их крайне трудно, а без них в его церемониях не обойтись. И говорит, что мой отказ свидетельствует об отсутствии профессиональной солидарности.
Свистун скосил глаза в корзину, на испачканные в крови черные перья, над которыми прямо здесь, по дороге, уже начали виться мухи.
– Люди они, конечно, дикие, – сказал отец Мичем, – но потихоньку-полегоньку их все же удается обратить в католическую веру.
– Здесь, в Штатах, – заметил Свистун.
– Если мы имеем возможность посылать человека на Луну и вести войны за океаном, то почему бы нам не позаботиться о бедных и о бездомных? – с некоторой долей иронии произнес отец Мичем. В его словах нетрудно было распознать цитату из бесчисленных речей на столь же бесчисленных благотворительных обедах.
Возглавив шествие, отец Мичем, тем не менее, воспользовался тем же полуразрушенным участком ограды, что и Свистун.
– Надеюсь, миссис Маргарет нас не заметит. Она страшно злится, когда я, сокращая путь, перелезаю через ограду, – сказал отец Мичем. – Почему бы вам не подождать меня в читальном зале? Там чуточку прохладней.
– Мне показалось, что вашей секретарше не понравилось бы, если бы в ваше отсутствие в дом вошел посторонний мужчина.
Отец Мичем одобрительно посмотрел на Свистуна: парень не промах, если он смог понять такое про миссис Маргарет с первого взгляда.
– Нет у меня секретарши. А есть – и мне в этом отношении повезло – миссис Маргарет. Я подобрал ее на улице в Лос-Анджелесе. Она была пациенткой государственной психиатрической лечебницы, а когда лечебницу закрыли, ее вышвырнули на улицу.
– Чтобы о ней позаботились муниципальные власти, – не без горечи поддакнул Свистун.
– Она смастерила себе хижину из картонных коробок на виду у местного отделения крупнейшего в мире банка.
– Японского?
– Разумеется.
Они подошли к задним дверям, поставили корзину на каменную приступку. У стены здесь стояла деревянная скамья линяло-голубого цвета. Отец Мичем сел на нее, достал из заднего кармана красный носовой платок и отер лицо.
– Она боится, что в доме ее изнасилуют, – пояснил отец Мичем. – На улице она совершенно бесстрашно встречается с незнакомыми мужчинами, но если кто-нибудь войдет в дом в мое отсутствие, непременно запаникует. Хотите выпить холодненького?
– Неплохо бы, – признался Свистун. Затем, мотнув подбородком, указал на руки священника. – Вы в крови, отец.
Мичем, ничего поначалу не поняв, уставился на Свистуна, затем сообразил, о чем он, поднялся с места, подошел к рукомойнику, пустил воду. Через плечо он оглянулся на Свистуна.
– Вам, должно быть, неудобно называть меня отцом?
– Я в титулах не разбираюсь.
Отец Мичем кивнул, словно одобрив подобный подход к делу.
– Миссис Маргарет, – позвал он. – Миссис Маргарет!
– В чем дело?
Она уже появилась в дверях.
В присутствии священника, способного защитить ее, она казалась совершенно другим человеком – самоуверенным, даже, пожалуй, властным.
– Найдется у нас в холодильнике пара пивка?
– Я не пью пива, – сказал Свистун.
– Что-нибудь покрепче?
– Я вообще не пью.
Отец Мичем отошел от рукомойника, помахал руками, чтобы просохли, поглядел на Свистуна не без одобрения.
