– Нет, но вы же знаете Канаана. От него ничто не остается в тайне. Поэтому я тогда же утром решил, что он что-то заподозрил.
– Пожалуй, – согласился Лаббок. – Когда мы задержали Риальто, Канаан вцепился в него, как собака – в кость.
– Продолжай, – сказал Джексон.
Свистун рассказал им о том, как пригласил главную сиделку Мэри Бакет в закусочную, как они вернулись в хоспис с Эбом Форстменом, родственником покойного Гоча, который прибыл забрать вещи племянника и обнаружил, что они потерялись или похищены.
Рассказывая об этом, Свистун вспомнил про человека в черном, с черными волосами, заплетенными в косичку, который заглянул в закусочную, когда они там находились, и сразу же выскочил оттуда. Про человека, которого Мэри видела в хосписе тем же утром.
Он подумал, не рассказать ли об этом человеке детективам. Но ведь тогда они откроют новое направление расследования и начнут приставать к Мэри Бакет и всячески запугивать ее.
– Туману напускаешь, Свистун? – спросил его внезапно один из детективов.
– В чем дело?
– Ты же что-то внезапно вспомнил – и решил нам об этом не рассказывать?
За долю секунды, оставшуюся у него на размышления, Свистун решил не упоминать человека в черном. Мэри детективы, так или иначе, уже заподозрили. Не хватает только, чтобы ее обвинили в пособничестве.
– Жара такая, что мозги тают, – вздохнул он.
– Он прав, Марти, – заметил Лаббок. – Перейдем в тень.
– Если отыщем таковую, – сказал Джексон. Они нашли нечто вроде навеса, достаточного, чтобы укрыться под ним втроем.
Записка, подсунутая Свистуну миссис Марга-рет, уже прожгла, должно быть, дырку у него в кармане. Ему не терпелось прочитать ее.
– Ну, и на чем же мы остановились? – спросил Джексон.
– Пропали личные вещи Гоча.
– Их, кстати, до сих пор не нашли, – заметил Джексон. – А опись имеется?
– Имеется, – сказал Свистун.
– И ты читал ее?
– Ничего интересного, кроме записной книжки и блокнота за двадцать пять центов. Среди записей могло бы оказаться что-нибудь любопытное.
– Только мы этого, наверное, никогда не узнаем, – сказал Лаббок. – Ну, и как ты поступил дальше?
И вновь Свистун замешкался с ответом. Он понимал, что им от него нужно. Они слушают его, подмечая, не пропускает ли он чего-нибудь, что им уже известно, не исключает ли из рассказа собственных поступков и встреч. Заранее кое-что про него разузнав. А поскольку он не знал, что именно они про него разузнали, то говорить правду без пропусков было оптимальным решением, даже если он проявлял при этом чрезмерную угодливость.
– Мы с Эбом Форстменом поехали на квартиру к Кенни Гочу. А квартира у него над гаражом.
– Даже не позвонив в полицию, – быстро вставил Лаббок.
– А насчет чего звонить? Насчет пары тряпок и десятка баксов, пропавших у мертвеца? Да их преспокойно могли отправить на помойку просто по ошибке. Ведь тогда еще никто не знал, что Гоча убили.
– Ладно, – сказал Лаббок, поглядев на Джексона.
Свистун правильно истолковал этот взгляд. Они не сообразили проверить больничный мусор. И теперь им предстояло вернуться туда и попробовать наверстать упущенное. Сперва он мысленно усмехнулся, а затем понял, что и сам пару дней назад совершил то же самое упущение.
– И что ты нашел на хате у Гоча? – спросил Джексон.
– Полный бардак…
– Кто-то проводил обыск до тебя?
– … и несколько книг по сатанизму… Да, кто-то проводил обыск до меня.
– А когда мы туда наведались, там все было прибрано, – заметил Лаббок.
– Это я за собой прибрался перед уходом, – пояснил Свистун. – Видели на стенах плакаты?
– Хочешь сказать, что Гоч был членом некоей сатанистской секты и она принесла его в жертву?
– Нет, я этого не говорю.
– А что же, по-твоему, говоришь? Или ты сам веришь во весь этот вздор, связанный с сатанизмом?
– Это вопрос о том, что старше – яйцо или курица, – ответил Свистун. – То ли извращенцы, насосавшись наркотиков и пресытившись сексуальными оргиями, убивают людей в ходе сатанистско-го ритуала, чтобы позабавиться, то ли они действительно веруют в Сатану, а все остальное вытекает из этой веры.
– У нас тут что, религиозный диспут? – вскипел Лаббок. – Валяй, Свистун, выкладывай. Времени у нас в обрез.
