удавалось. В смокинге он был настолько великолепен, что у нее подкашивались ноги. Черное шло ему. Впрочем, ему, похоже, все шло, но черное в особенности, поскольку подчеркивало угольно-черный цвет волос и глаз и золотисто-оливковое сияние кожи.
Здесь было много мужчин — все богатые и блестящие, — но ни один не мог сравниться с ее Рафаэлем.
— С удовольствием, — мягко ответила она, — тем более ты так мило попросил!
Глаза Рафаэля сузились, когда он повел ее в танцевальный круг. Наташа… поддразнивает его? Не переигрывает ли она, отвечая ему так, словно они ровня?
Но все мысли разом улетучились, когда он привлек ее к себе и они начали двигаться под музыку.
Он отчетливо ощущал все ее тело: тонкую талию, легкое прикосновение груди к его торсу. Ему не давала покоя мысль, что Наташина восхитительная попка так соблазнительно близко, что он может опустить руки и обхватить ее с властным предвкушением. Затем прижать девушку к себе, чтобы она сама почувствовала всю силу его желания, которое грозило…
Рафаэль застонал, испытывая сбивающую с толку смесь желания запретного и в то же время столкновения с милым и знакомым.
— Это… фантастический оркестр, — сказала Наташа, ощущая его напряжение. В объятиях Рафаэля было так хорошо. От него чудесно пахло. Ей безумно хотелось привстать на цыпочки и коснуться губами его щеки. Сердце в груди билось часто и неровно.
О чем, черт возьми, она говорит? Ах да, об оркестре. Рафаэль предпочел бы слушать тихие вздохи Наташи. Музыку ее тела, наигрывающую старую, как мир, мелодию желания.
Рафаэль обнаружил, что хочет прижаться к ней своим телом, скользнуть твердым бедром между ее мягких и зовущих бедер. И хотя такое проявление интимности вполне естественно для помолвленной пары, он знал, что в данном случае это невозможно. Если бы на Наташином месте был кто-то другой, тогда да, Рафаэль мог бы притвориться. Но игра могла выйти из-под контроля, и, если это случится, не будет ли слишком велик соблазн заняться с ней любовью? А это будет означать, что он воспользуется ее подчиненным положением самым презренным способом из всех возможных.
— Мне надоело танцевать, — коротко бросил Рафаэль. — Давай прервемся, хорошо? Не возражаешь?
Наташа покачала головой, и он вывел ее из танцевального круга. Может, это я ему надоела? — гадала она, с трудом сохраняя улыбку на лице.
Он поймал Наташу за руку, вонзившись пальцами в нежную кожу. Увидел, как ее глаза беспокойно расширились, и что-то в этой озабоченности заставило его включить защиту. Почему, черт побери, они все еще здесь? Разве они уже не сделали достаточно для осуществления их отвлекающего маневра?
— У меня больше нет желания сидеть и вести светскую беседу.
— Я думала, ты обсуждал дела, а я как раз вела светскую беседу!
— Да уж. Похоже, ты приручила всех мужчин за столом. — Его рот сжался в решительную линию. — Почему бы нам не уйти по-тихому, чтобы никто не заметил нашего ухода?
Как будто могло остаться незамеченным отсутствие Рафаэля де Феретти!
— А это не покажется грубым? — спросила Наташа.
— Все поймут, что мы просто хотим побыть вдвоем, — отрывисто бросил он, потому что, когда ее губы приоткрылись в невинном вопросе, ему захотелось впиться в них поцелуем.
— Ну, тогда ладно. Но я правда думаю, что нам следует вначале попрощаться, — упрямо произнесла девушка.
Рафаэль открыл рот, чтобы возразить, но, к его изумлению, она уже отходила от него, направляясь к столу, непреодолимо притягивая его взгляд к соблазнительному покачиванию тугих ягодиц.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Снаружи количество репортеров возросло в несколько раз, и двум крепким телохранителям пришлось расчищать им путь к ожидающей машине.
— Это ты виновата! — рявкнул Рафаэль, когда втолкнул Наташу в лимузин и запрыгнул за ней, захлопывая дверь перед толпой газетчиков. Глаза его метали молнии.
— П-почему? — Наташа уставилась на своего босса, не осмеливаясь попросить его убрать прижимающееся к ней бедро.
— Ты ходила и прощалась со всеми, словно с закадычными друзьями, и кто-то дал знать прессе, что мы уезжаем!
— Это просто хорошие манеры. — Наташина решимость любой ценой оставаться веселой испарилась под вспышкой его совершенно необоснованного раздражения. И еще эта нога, конечно.
Он не мог поверить своим ушам.
— Ты считаешь, что я… я нуждаюсь в уроке хороших манер?
Ага, он думает, что не подвержен критике?
— В данный момент — да, я так считаю!
— От тебя?
— Почему бы и нет?! — в сердцах парировала она. — Если я достаточно хороша для того, чтобы быть помолвленной с тобой, значит, и для всего остального тоже!
Последовала секундная пауза.
— Достаточно хороша для поцелуя, быть может? — вкрадчиво спросил Рафаэль.
Ограниченное пространство машины сомкнулось вокруг них. Голодная вспышка предостережения в его глазах. Мерцание губ. И тепло прижимающегося к ней бедра. Она понимала, что сейчас произойдет, и ей захотелось сказать: «Пожалуйста, не делай этого!»
И умолять его сделать эти — и поскорее.
— Рафаэль, — выдохнула она охрипшим голосом.
— «Рафаэль!» — передразнил он ее почти грубо, поскольку сознавал, что она держит его в своей власти, а он к этому не был готов. Вот пусть теперь пожинает плоды. Да, черт побери, он поцелует ее, хоть это трижды неправильно!
С гортанным звуком, чем-то средним между стоном и рычанием, Рафаэль притянул ее несопротивляющееся тело в свои объятия, руками вонзившись в нежную, податливую плоть, и впился в полные губы поцелуем, который был столь же наполнен гневом, как и вожделением.
Наташа откинулась на кожаное сиденье машины. Руки Рафаэля смыкались на ее обнаженной спине, губы уговаривали отдаться поцелую, а твердое бедро настойчиво протискивалось между ее ног. Наташу била дрожь. Она знала, что должна остановить его, но ничто не могло заставить ее прервать сладость этого поцелуя.
Пытаясь не обращать внимания на сомнения, вспыхивающие в сознании, Наташа обхватила его красивое, гордое лицо своими ладонями, чтобы убедиться, что это не сон.
Руки девушки упали в тот момент, когда его пальцы коснулись напрягшегося соска, натягивающего шелк платья и словно стремящегося вырваться из заточения. Как будто прочитав ее мысли, Рафаэль стащил бретельку с точеного плеча и обнажил грудь. Наташа ощутила вначале теплый воздух на своей коже, а затем влажное прикосновение его языка.
Она была сладкой. И солоноватой. У нее был вкус женщины и желания. Рафаэль готов был взорваться, пока его язык играл с затвердевшим бутоном соска. Он чувствовал, как она извивается под его руками, слышал ее тихие вздохи наслаждения. Это было так неожиданно. Так странно. За несколько коротких дней женщина, подававшая ему чай, превратилась в пылкое создание, изнемогающее от желания в его руках!
В нем бурлила неукротимая страсть. Если бы это была другая, не Наташа, он бы прямо сейчас овладел ею…
О чем, черт побери, он думает?
Наплевать. Ему все равно. Ничто не имеет значения, кроме…
