перевозки товаров Эверута, и он знает всех менестрелей от реки Клайд до Темзы. Они произведут оценку.
Она услышала шелест пергамента, положенного Уильямом на стол.
– Этого будет достаточно, чтобы закупить пшеницы на год, – пробормотал он, – если удастся продать их обе.
Она кивнула. Это было все, что она могла продать. Больше не оставалось ничего.
Гвин продолжала неотрывно смотреть в окно, устыдившись, что эта печаль не самая глубокая из тех, что терзали ее сердце. Тяжелее всего ей было сознавать, что год назад она предала Язычника своим непроизвольным возгласом.
Взятка тюремщикам через неделю после ее возвращения в Эверут имела последствием только то, что половина денег вернулась к ней в виде потертых монет, а известий о нем так и не поступило.
– Мертв, – решил ее посланец. – Безусловно, мертв.
Это известие чуть не убило ее. Собственно говоря, так и должно было быть – око за око, жизнь за жизнь.
Забыть…
Она вцепилась в край стола. Одному Господу было известно, как отчаянно она пыталась изгнать воспоминания о той ночи почти год назад, когда с ней произошло волшебное превращение и Язычник вошел в ее душу. Но ее мечты были своенравными. Они будили ее каждое утро, вызывая пульсацию между повлажневшими бедрами и острую боль в сердце.
– Господи, пошли мне епитимью, чтобы я могла расплатиться со всеми долгами, или дай умереть, – прошептала она.
Уильям с тревогой посмотрел на нее:
– Миледи?
Она покачала головой. Все дело было в смертях и разрухе, наступивших в это жаркое лето. Армия Генриха фиц Эмпресса разорила все земли, прокатившись яростным смерчем через весь юг и запад страны.
Теперь эта армия неуклонно продвигалась на север, к Эверуту.
Она ничего не могла поделать. Скотину съели, рыбу выловили. Следовало позаботиться об урожае, хотя самые крепкие мужчины были отправлены на помощь королю.
Собирать урожай пришлось женщинам и детям, чтобы подготовиться к грядущей зиме. А зима обещала быть долгой. Наступили самые жаркие июльские дни, и они нанесли тяжелый урон. Они оказались способными убивать не хуже войны. При каждом шаге поднималась пыль, и пшеница подрагивала сухими колосьями, опадавшими на головы тех, кто пытался собрать этот жалкий урожай.
Могло быть и хуже, напомнила она себе твердо. Она ведь могла стать женой Марка фиц Майлза или его подопечной, но этому Гвин предпочла бы торговлю пирогами на ярмарке.
Король сдержал галантное обещание, данное ее отцу, несмотря на ужасные угрозы Марка, а возможно, и благодаря им. Гордость не позволила Стефану пренебречь королевским словом, подчинившись напору своего вассала.
Эверут остался в руках Гвиневры.
Летняя засуха сожгла и без того скудные запасы графства. И даже продажа арф, принадлежавших некогда матери, могла стать не более чем ведром воды, вылитым в песок.
– Пока все, Уильям. Поторопись с заменой неводов в верховьях реки. Ты прав, их опустошают браконьеры и там не остается ничего, кроме тростника.
Она шла вялой походкой, преодолевая жару, направляясь к своей уединенной комнате, обращенной на север.
Здесь она каждый день проводила драгоценнейший час за вышиванием и болтовней со своими женщинами. И это было единственное время, какое она могла выделить для подобного досуга.
Сегодня они сидели на скамьях, склонив головы, и деловито щебетали, в то время как их ловкие пальцы порхали над шитьем. Время от времени поднималась яркая вуаль или лента для волос, красная, зеленая, сапфировая, и пара живых блестящих глаз устремлялась из-под головного убора, реагируя на шутку, прежде чем снова опуститься к рукоделию.
За последние полгода ее свита очень выросла, но что она могла поделать? Когда дочери ее верных вассалов и дворян с юга нуждались в надежном пристанище, куда они могли бежать и могла ли она отказать им?
Нет, пока что безопасный приют оставался только на севере, на землях Эверута. И распространилась молва о том, что верной королю оставалась только Гвиневра де л’Ами.
Но в убежище нуждались не только девицы благородного происхождения. По мере того как с июля месяца начал свирепствовать голод, требуя все новых жертв, среди ее свиты появлялись другие женщины, в том числе и деревенские, потому что мужчины были на войне. Женщины скрашивали ее дни в эти тревожные времена и по мере сил помогали в работе.
Гвиневра откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза.
– Миледи?
Ее малолетний паж Дункан, еще один беглец от войны, стоял в дверях. За его спиной маячила темная неузнаваемая фигура.
Дункан отступил, и она разглядела за его спиной покрытого пылью гонца в темной коже.
– Миледи?
Она поднялась, и шитье соскользнуло с ее колен на пол.
– Сэр?
– Мне надо поговорить с вами.
Несмотря на летнюю жару, по спине Гвин ледяной струйкой пополз холод.
– Девушки, – сказала она, не глядя на них и продолжая смотреть на вошедшего. – Сейчас вам самое время погулять.
– У меня новости, миледи, – произнес гонец, когда женщины вышли.
– Вы от короля Стефана? – сказала Гвин безжизненным ровным голосом.
Он кивнул.
– Король проигрывает войну.
Она покачала головой. В этом жесте были несогласие, усталость и бог знает что еще. К чему были все эти годы войны и лишений?
– Все переходят на сторону фиц Эмпресса, Они считают, что е ним их отчаянное положение улучшится по сравнению с тем, что они терпят от господина нашего короля.
Она невольно отступила на шаг назад и опустилась на стул.
– У меня есть кое-что для вас, – продолжал он.
Он преодолел разделявшее их расстояние двумя шагами и опустился перед ней на колени.
Покопавшись под своей нижней рубахой, он нашел что-то, сжал в кулаке и поднес это прямо к ее носу.
– Что это?
Кулак раскрылся, и на широкой ладони воина она увидела несколько засохших розовых лепестков, все еще хранивших свой ярко-красный цвет.
– Мои бутоны, – произнесла Гвиневра едва слышным шепотом.
Она робко дотронулась до одного из сухих лепестков.
– Да. И его величество просит вас теперь вспомнить свою клятву ему, так же как он помнит то, в чем поклялся вам.
– В случае нужды я всегда к его услугам, – пробормотала она, не отводя взгляда от лепестков.
– Его потребность велика, миледи, и действовать надо сейчас же.
Она с трудом отвела взгляд от лепестков и посмотрела на посланца:
– Чего он хочет от меня?
– Защиты принца.
– Слава Богу. Значит, он жив? Ходят слухи…
– Он болен. Возможно, смертельно болен. Ему нужен уход, а иначе он и в самом деле умрет.
– Боже милостивый! Где же он?
– Здесь.
Она вскочила на ноги, чуть не сбив с ног коленопреклоненного герольда.
– Господи! Принц здесь?
Он выпрямился и печально улыбнулся, и эта улыбка слегка рассеяла тень на его мрачном лице.
– Я хорошо помню вашего отца, миледи. Он всегда был верен королю, и теперь вы напомнили мне его.
– Сейчас я предпочла бы, чтобы он был здесь, предпочла бы это всем сокровищам Иерусалима, – сказала Гвин торжественно. – Где принц?
– Завернут в тряпье и брошен на круп моего коня как мешок пшеницы.
– Сколько вас? – Она направилась к двери.
Посланец спешил за ней. Они заторопились вниз по лестнице, по пути переговариваясь шепотом.
– Только трое. Милорд принц, мой оруженосец и я.
– А кто вы?
– Адам Глостер.
Они достигли подножия лестницы. Дальше простирался огромный холл. Слуги, занятые своей работой, сновали туда-сюда. Она слышала негромкий смех и болтовню девушек, доносившиеся из отдаленных покоев. Женщины еще не покинули замок. Двое рыцарей, ничем не занятых, играли за столом в шахматы. Несколько молодых оруженосцев расположились за другим столом и что-то строгали, будучи ненадолго освобожденными от своих бесконечных дел, которые им поручали рыцари. Куда бы она ни бросила взгляд, везде были люди, спасавшиеся от полуденного зноя в прохладном замке. Снаружи были только те, кто должен был там находиться.
– Никто не знает, кроме тебя, Адам?
– И вас, – произнес он вполголоса, следуя за ней.
– Пойдемте.
Она торопливо повела его по длинным коридорам, потом указала на дверь из заброшенной кухни, и они вышли на яростную летнюю жару.
Солнце отчаянно пекло голову Гвин, будто она сунула ее в жаровню. Было тяжело дышать.
Они прошли вперед, к подножию главной башни, где стояла пара лошадей, сонно переступавших задними ногами, да жилистый человек с копной спутанных темных волос.
Гвин обратила взгляд на бесформенный узел, притороченный к седлу одной из лошадей.
– Он нуждается в каком-нибудь прохладном месте и максимуме внимания и ухода, миледи, – сказал оруженосец Адама.
– И в уединении, – закончил Адам, внимательно глядя на нее. – Это главное.
– Я могла бы поместить его в своих комнатах, – начала она, – но там постоянно снуют люди.
– Куда же еще можно его поместить? – спросил рыцарь.
– Может быть, в комнаты, предназначенные для склада? – предложил оруженосец.
Гвин передернуло:
– Милорда принца поместить в погреб?
– Готов поручиться, что это более безопасное место, чем любое другое, если, конечно, там уже не содержатся в цепях несколько пленных солдат Генриха.
Она с беспомощным видом повернулась к Адаму.
– Пусть будет подвал, – сказал он твердо.
Она бросила взгляд на бесформенный куль, окутанный серой мешковиной и свешивавшийся с седла.
– Тогда подвал. И
