это решение придет само? Мое подсознание занято делом. И твое тоже. Так что, пока наши мозги продолжают работать, мы можем поговорить. Я хочу знать, что с тобой случилось, Девлин. Такой человек, как ты, один, в темной квартире. Словно в тюрьме или под домашним арестом. Только ты сам себя туда посадил.
— Наверное, так и было, — сказал он. Его глаза наполнились болью. — Я убил своего напарника.
Я тихонько вскрикнула, но он продолжал:
— Я лишился значка и оружия. Думаю, можно сказать, что я устроил себе грандиозную вечеринку, где мог вволю себя жалеть.
Клянусь, у меня разрывалось сердце от жалости к нему.
— А где твоя семья? Друзья? Учитывая, что я задала весьма серьезный вопрос, меня удивило, что Девлин рассмеялся.
— В чем дело? — спросила я.
— Ты, — ответил он.
— Не понимаю.
Он продолжал хихикать.
— Любой другой заинтересовался бы тем фактом, что я прикончил напарника. Но только не ты. Ты спрашиваешь, где моя группа поддержки. — Он погладил меня по щеке. — У тебя очень необычный взгляд на жизнь, Дженн.
Я вскинула голову, отчасти польщенная, отчасти смущенная.
— Ты же не специально его убил.
— С чего ты взяла?
— Я тебя знаю.
Он покачал головой.
— Нет, не знаешь.
— Не до конца, но достаточно хорошо. И я права, ведь так? Ты убил его не нарочно.
— Я убил его сознательно, — сказал Девлин напряженным голосом. — Но ты права, я не хотел его убивать. Я пытался спасти свою задницу.
Немного поколебавшись, я села рядом и взяла за руку.
— Хочешь об этом поговорить?
— Нет. Достаточно сказать, что он связался с плохими парнями. И знал, что мне это известно. Он меня подставил.
— Значит, ты стрелял, чтобы защитить себя.
— Именно.
— В таком случае почему у тебя забрали значок? Так что, всегда делают?
Он помрачнел еще больше.
— Нет, никогда.
— Ну?
— Дженн…
— Я хочу знать, Девлин.
Он провел рукой по волосам.
— Рэндалл попытался меня шантажировать, чтобы я не рассказал о его делишках. Поэтому он устроил так, что казалось, будто я был с ним заодно.
— И даже после того, как ты его застрелил, они не перестали думать, что ты не на той стороне?
— Ну, в основном. Я провел всю свою взрослую жизнь в ФБР, и послужной список у меня безупречный, однако у меня все равно забрали значок и напустили СПО.
— Что за СПО?
— СПО, — повторил Девлин и потер шею.
Я чуть не предложила сделать ему массаж, но вовремя вспомнила, что мое либидо еще не окончательно успокоилось.
— Служба профессиональной ответственности, — объяснил он. — Как отдел внутренних расследований в полиции.
— Понятно. Мне очень жаль.
— Да, мне тоже.
— И как же твоя работа?
— Я в отпуске, пока ведется расследование.
— Но тебя оправдают? Ведь твой напарник действительно был плохим парнем, а значит, в конце концов все будет хорошо.
— Хорошо, — повторил Девлин, словно проверяя, как звучит это слово. — Я попал под расследование за то самое, что ненавижу и против чего сражался последние десять лет. Мой бывший напарник мертв, и у его маленькой дочери больше нет отца. Так что я не уверен, что все на самом деле будет хорошо.
— Это его выбор, а не твой, — возразила я. — И ты снова получишь свою работу.
— А я не уверен, что хочу этого.
— Ты всегда можешь вернуться в театр, — сказала я, стараясь исправить ему настроение.
— Нет, спасибо. Хотя моя мать была бы счастлива. Она не устает повторять, что я совершил огромную ошибку, когда ушел из театра. Она сочла бы мое нынешнее положение божественным провидением и попыткой высших сил вернуть все на место.
— Так она ничего не знает?
Он снова потер шею.
— У нас не слишком теплые отношения.
— Ясно. — Значит, тут и не пахнет моей резвой семейкой, вечно интересующейся моими делами. — Неужели нет никого, с кем бы ты мог всем этим поделиться? Понимаешь, случись что-нибудь со мной, я бы тут же бросилась звонить маме, сестре или Мел. У тебя наверняка кто-то есть. Отец. Братья или сестры. Друзья.
— Отец умер. Братьев или сестер нет. Друзья затихарились.
— Затихарились?
— На нашей работе довольно скоро начинаешь понимать, что все твои друзья тоже агенты. И когда случается что-нибудь подобное, почти все они бросаются врассыпную.
— Тогда они никакие не друзья.
— Наверное.
— Ты выбрал тяжелую жизнь, — заметила я и снова спросила себя, почему он это сделал: у меня из головы не шел его «Тони».
— Ты тоже. Театр — жестокое место.
— Ну, пока мне еще не посчастливилось страдать за свое искусство. — Я посмотрела ему в глаза. — Обещаю, я перестану тебя расспрашивать, если ты не захочешь отвечать. Но мне правда ужасно любопытно. Почему ты ушел? Ты был на сцене. Получал награды. Это все так… так невероятно.
— Да, невероятно, — не стал спорить он. — И по-своему я любил театр. Но не могу сказать, что он у меня в крови. С моей матерью дело обстоит иначе. А я рожден не для сцены.
— Сценическая мать.
— В высшей степени. Пойми меня правильно: мне нравилось работать в театре. Я оставался в нем, даже когда поссорился с матерью. Но, поступив в колледж, понял, что это не та жизнь, которая меня привлекает. Мать посчитала, что я нанес ей личное оскорбление. Хватило бы того, что я оставил сцену, но я еще и решил пойти по стопам отца.
— Он умер при исполнении обязанностей?
— От рака, — сказал Девлин. — Но их брак распался еще до того, как я родился. Разногласия между ними были такими кардинальными, что разделяли их, как стена. Они… — Он замолчал и покачал головой. — Знаешь, все это не имеет никакого значения. Я тот, кто я есть, и ни капли ни о чем не жалею. В театре я работал как каторжный, но мне хотелось чего-то другого. Быть актером потрясающе, но я мечтал… не знаю. Мечтал участвовать в настоящих сражениях, а не играть роли. Моя мать любит повторять, что у меня чересчур развито чувство справедливости, но я думаю, дело в том, что у нее этого чувства попросту нет. А
