судьями, частично их родственниками, из страха, что на них обрушится народное возмущение. К оставшимся документам на протяжении десятилетий доступ был запрещен, и они лежали на дальней полке деревянного шкафа для хранения салемских метрических книг, пока о них почти не забыли.
У меня не было ни желания, ни намерения воскрешать прошлое подобным образом. Но однажды ночью, когда стало по-осеннему холодно и запахло опавшей листвой, мне приснился сон. Мне снилось, что я лежу в своей постели рядом с мужем в окружении спящих сыновей и дочерей а также их сыновей и дочерей и при этом моя душа улетела на край кукурузного поля, раскинувшегося подле дома моей бабушки.
Была ночь, и лунный свет отбрасывал длинные тени. Я стояла и слушала, как набухают и шуршат кисточки на кукурузных початках. Пугало наклонилось на шесте от ветра, и казалось, будто оно поглядывает на меня, но не злобно, а в спокойном ожидании. Светила полная луна, и вокруг диска образовался серебряный ободок, предвещающий дождь на рассвете. Но в ту минуту небо было иссиня-черным и безоблачным, а воздух влажным и теплым, как дыхание ребенка. Пугало раскачивалось, указывая то на север и на юг, то на восток и на запад, и вот на краю поля послышалось какое-то трепетание. Из зарослей кукурузы показалась маленькая ножка в большом, не по размеру, стоптанном башмаке с серебряной застежкой, сверкнувшей в лунном свете. Потом появилась рука в черной перчатке, потом плечо, маленькое сгорбленное тельце и наконец темная голова. Глаза огромные, как блюдца, и блестящие. Тут я увидела, что никаких перчаток на человечке нет. Это черные руки мальчика-раба лейтенанта Осгуда.
Он взглянул на меня с грустью, и мы долго смотрели друг на друга. Вторую руку он прятал в кукурузе, а когда вынул ее, оказалось, что он держит маленькую косу, какой обычно косят папоротник-орляк и какая не годится для покоса в поле. На лезвии темное медно-красное пятно. Мальчик покачал головой, будто хотел сказать: «Мне жаль, но я должен это сделать». Он раздвинул стебли кукурузы и указал косой на проход.
Мне стало очень страшно, и я не могла сдвинуться с места. В кукурузе мелькали фигуры мужчин и женщин, до боли знакомые, но рассмотреть их получше в темноте было трудно. Маленький мальчик открыл рот и сказал нежным детским голоском:
— Сара, иди в кукурузу.
— Ну зачем мне идти? — закричала я, и в тишине ночи мой голос прозвучал громко и капризно.
Я не хотела двигаться с места, не хотела никуда идти, но какая-то сила, словно на салазках, потащила меня вперед, и вскоре я уже стояла рядом с мальчиком. Он зашептал мне на ухо, и теперь это был голос Маргарет.
— Ты умеешь хранить секреты, Сара? — услышала я. Кивнув, я вспомнила все секреты, которыми мы делились в доме ее матери. Потом она сказала: — Нельзя собрать кукурузу, не заходя на кукурузное поле. — И жар ее дыхания обжег мне ухо.
Я проснулась вся в слезах, руки впились в ребра у самого сердца. Более сорока лет я хранила прошлое за неприступной стеной, которую соорудила сама. Мне казалось, что, если я зайду за эту стену и вспомню прошлое, мой рассудок закипит и я сойду с ума. Но когда я лежала в постели, обливаясь потом, потерявшая покой и измученная, мне пришло в голову, что, чтобы собрать кукурузу, необязательно забираться в темную середину поля и срезать стебли, двигаясь из центра к краю. Лучше начать с початков, что растут с краю, и двигаться к середине початок за початком. Надо чтобы солнце светило сзади, чтобы его лучи освещали каждый початок, будь то здоровый и сладкий или почерневший и испорченный. Только так можно приготовить пищу, которая насытит изголодавшее тело и восстановит душевное равновесие.
Далее привожу документы, связанные с судами над ведьмами, привезенные из деревни Салем. Когда я их получила, то стала вспоминать. А с воспоминаниями пришло выздоровление.
Копии документов, относящихся до суда над Мартой Кэрриер, проживавшей в Андовере, штат Массачусетс, с 1650 по 1692 год
Исковое заявление Элизабет Фосдик, Уилмот Рид, Сары Райс, Элизабет Хоу, Джона Олдена, Уильяма Проктора, Джона Флада, Мэри Тутейкер и ее дочери и Артура Аббота против Марты Кэрриер
Джозеф Хоултон и Джон Уолкотт, оба из деревни Салем, мелкие землевладельцы, подали иск от имени Их Величеств[2] против Марты Кэрриер из Андовера, жены Томаса Кэрриера из вышеозначенного города, фермера и прочее, о различных случаях колдовства, совершенных ими совместно и каждым в отдельности в отношении тел Мэри Уолкотт, Абигейль Уильямс, Мерси Льюис, Энн Путман и других, кои принадлежат по своему жительству деревне Салем или фермерам, с причинением вреда и увечий их телам, и в связи с этим требуют справедливости.
на арест Марты Кэрриер,
выданный констеблю Андовера
Именем Их Величеств сим предписывается взять под стражу и доставить нам Марту Кэрриер, жену Томаса Кэрриера из Андовера, в следующий вторник, приходящийся на 31 число текущего месяца мая, в 10 часов утра или как можно скорее после указанного времени, в дом лейтенанта Натаниэля Ингерсолла в деревне Салем, по обвинению оной в совершении различных актов ведовства…
Согласно показаниям, данным под присягой, Джона Роджера из Биллерики, пятидесяти одного года от роду или около того, установлено, что в течение семи последних лет Марта Кэрриер была близкой соседкой настоящего свидетеля и между ними возникали ссоры. Она не единожды пускала в ход угрозы, как это за ней водилось, и вскоре после ее слов у свидетеля пропали две здоровые свиноматки, которые ранее благополучно возвращались домой каждый день. И этот свидетель нашел одну из них ночью у дома Кэрриеров мертвой, с отрезанными ушами. Другая свиноматка так и не нашлась, и о ней ничего не известно по сей день…
Сэмюэль Престон, сорока одного года от роду, сообщил следующее.
У меня вышла ссора с Мартой Кэрриер, что не раз случалось и ранее, и вскоре после этого я потерял корову. Она странным образом оказалась лежащей на спине на твердой земле с задранными кверху копытами, хотя до этого была совершенно здорова. Случилось это в июне. Приблизительно месяц спустя у нас с означенной Мартой вновь возникла ссора, и она мне сказала, что недавно я уже потерял корову, а скоро потеряю еще одну, которая как раз проходила мимо…
Бенджамин Аббот, около тридцати одного года от роду, свидетельствует, что в марте прошлого года исполнилось двенадцать месяцев с той поры, когда город Андовер предоставил ему надел земли по соседству с участком хозяина Кэрриера, и, когда пришло время этот надел разрабатывать, хозяйка Кэрриер сильно разозлилась и сказала, что не отстанет от Бенджамина Аббота, как кора не отстает от дерева, и что он еще пожалеет об этом, не пройдет и семи лет, и никакой доктор Прескотт его не излечит…
