не испытывая голода.
Харриет с трудом приняла ванну и, слегка освеженная, доплелась до кровати и улеглась с пузырьком аспирина в руке и горячим молоком на ночном столике. Впоследствии девушка не помнила, сколько приняла аспирина, но ее совершенно точно нельзя было упрекнуть в неосторожности — таблеток не могло быть слишком много. Однако ее почти сразу сковал глубокий, тяжелый сон, очевидно продолжавшийся несколько часов, потому что, когда она открыла глаза, высоко в небе светила луна, а в доме было очень тихо.
После нескольких минут бодрствования Харриет опять заснула, на этот раз сны сменялись один за другим и отличались удивительной реальностью. Словно она снова на чердаке и нашла портрет, похожий на Филипа Дрю. Он стоит у стены, как в тот первый раз, потом вдруг начинает расти и вместе с рамой приобретает определенно исполинские размеры.
Затем рама вдруг исчезла, и Харриет привиделось, что она стоит лицом к лицу с портретом, с ней разговаривает мужчина, вылитый Филип Дрю, суровые черты его лица так грозны, что вгоняют в дрожь. А потом внезапно оказалось, что он вышел из портрета и расхаживает по комнате, поучая ее... осыпая упреками...
Мужчина с портрета хотел знать, почему Харриет так глупа, почему вела себя так опрометчиво и вовремя не увернулась от балки... потом подошел вплотную к ней, заглянул в глаза, и она почувствовала, что тонет в абсолютно черных глубинах. Затем она ощутила его пальцы на своем запястье, мужчина тряс ее за руку. Сейчас он уже не обвинял Харриет в глупости, он метал громы и молнии. Гнев мужчины с портрета, словно раскаленное железо, жег ее душу, Харриет хотелось расплакаться от такого незаслуженного, несправедливого отношения. А боль, которую причиняли стискивающие ее запястья пальцы, не давала ей сосредоточиться. Харриет понимала только одно — ни в коем случае он не должен так плохо о ней думать, — но ничего не могла поделать. Совсем, совсем ничего!
— Я не виновата, Филип! Я не хотела, Филип! Филип, Филип!..
Харриет так резко пошевелилась в кровати, что боль снова прострелила голову, она открыла глаза — над ней склонялся мужчина с портрета, только вместо шейного платка и бакенбард он носил аккуратный воротничок, галстук и был чисто выбрит. Со вздохом облегчения она узнала доктора Дрю, более того, в глазах доктора светилось искреннее участие, а когда он заговорил, его голос срывался от сострадания... и звучал так тепло, нежно и проникновенно, что Харриет поняла: всем страхам пришел конец — и инстинктивным движением уцепилась за него.
С помощью доктора Харриет села в постели.
— Я приняла... приняла вас за другого!
— Ну, я все тот же! — Доктор присел на кровать, его голос удивительно успокаивал. Он убрал с горячего лба Харриет волосы, пригладил их, и девушка почти сразу почувствовала прохладу и облегчение, и, хотя знала, что на самом деле видит человека на портрете, это не имело значения, потому что он тоже Филип Дрю... Ведь еще только днем, слабую и оглушенную, он прижимал ее к своему плечу, а сейчас помог сесть в кровати и взбивал подушки за спиной. — Я сказал, что вернусь с таблетками, но, к несчастью, задержался. Подумал, что у вас хватит здравого смысла лечь спать, вы так и сделали.
Харриет все еще сжимала его руку.
— Сколько сейчас времени?
— Одиннадцатый час. К счастью, дом не заперт.
— И вы только что вошли в мою комнату. Очень хорошо, потому что мне приснился такой ужасный сон!
— О чем? — Доктор с улыбкой взглянул на девушку. — Надеюсь, не обо мне? Я хочу сказать, надеюсь, что фигурирую в вашем сне в приятном качестве. Но вы звали меня по имени. Говорили «Филип, Филип!».
— Я? — Харриет посмотрела на него расширенными глазами. — Но это другой Филип... то есть на самом деле не вы! Мужчина на портрете... и он был совсем не похож на вас! То есть одновременно похож и непохож.
Доктор нежно провел пальцем по ее щеке, поглаживая, лаская.
— Ну, я рад, что была разница. — Его губы растянулись в легкой усмешке. — Очень рад!
Глаза Харриет опять расширились.
— Но он был так реален. Он... он тряс меня! Ужасно сердился на меня!
Доктор Дрю нахмурил брови.
— Забудьте, — посоветовал он. — Это был просто кошмар.
— Нет, не кошмар! Не кошмар! — Она вцепилась во врача мертвой хваткой. — Вы же еще не уходите, правда?
— Еще нет. — В его глазах появилась легкая тревога. — Сейчас я дам вам снотворное, вы крепко заснете, и сны вас больше не побеспокоят... и, во всяком случае, портрет, что вы видели на чердаке, — просто портрет. И раз он исчез, возможно, это просто галлюцинация, из-за сумерек. Что-то в этом духе.
Харриет покачала головой, с опозданием вспомнив, что нельзя этого делать, и вздрогнула от боли.
— Я видела. Осмотрела его очень внимательно... и если портрет исчез, то потому, что его кто-то взял. — В глазах девушки горела решимость. — Я непременно найду его, при первой же возможности. Если потребуется, обыщу весь дом.
— Ну, я бы подождал, пока вы почувствуете себя значительно лучше, чем в эту минуту, — снисходительно ответил доктор Дрю, но тревога в его глазах не исчезала. — Скажите, как ваша голова? — спросил он, очень осторожно ощупывая ее шишку.
— Намного лучше.
— Хорошо. — Доктор снова улыбнулся, но через мгновение его улыбка странно изменилась. Очень красивое ночное неглиже на Харриет наполовину сползло с плеч, она выглядела такой юной и прелестной. Несмотря на спутанное впечатление о нем во сне, Харриет не отпускала его, и доктору буквально пришлось слегка дернуть руку, чтобы освободить пальцы. Он склонился над ней еще ниже и без всякого удивления или смущения со стороны девушки на миг прижался холодной бритой щекой к ее щеке. А потом очень-очень осторожно поцеловал Харриет в лоб.
— Это хорошей девочке, — прошептал он. — Хорошей девочке, которая сейчас заснет.
Хриплым голосом она спросила:
— Вы всегда целуете своих пациентов?
— О, всегда!
— Я вам не верю!
— Я тоже. А вы всегда так крепко держитесь за своих врачей, что они с трудом могут вырваться?
Харриет прыснула, ее лицо зарумянилось, а глаза засияли неестественным блеском.
— Всегда! — ответила она.
Словно величайшим усилием воли доктор Дрю поднялся с постели и подал девушке стакан воды и успокаивающие таблетки. Когда Харриет проглотила их и с блаженным чувством удовлетворения откинулась на подушки, врач выпрямился, разглядывая в лилово-розовом свете ночника лежащую девушку. Непонятным образом взлохмаченные волосы не отвлекали от невыразимой прелести ее лица, а разметавшаяся прическа казалась на подушке золотой короной.
Доктор Дрю снова протянул руку и почти машинально погладил волосы Харриет; затем встал и отрывисто произнес, что должен ее покинуть.
— Но ведь завтра мы встретимся?
— Конечно.
Харриет испустила вздох облегчения. Потом вспомнила сон и пожелала, чтобы доктор Дрю не уходил так скоро. Она обвела испуганным взглядом тени в углах комнаты, и доктор понял, что тревожные мысли опять вернулись к ней.
— Все хорошо, — сказал он. — Это просто сон!
Доктор говорил настойчиво, стараясь пробиться к ее сознанию. Успокоительные таблетки уже подействовали — он видел это по легкой сонливости в глазах девушки, которая более-менее спокойно устроилась на подушках. Но Харриет беспомощно тянулась рукой к его руке, и, хотя вряд ли понимала красноречивость своего жеста, доктор Дрю без всяких побудительных слов ободряюще сжал ее
