— Тебе что больше заняться нечем? Почему бы тебе не досаждать богам, которые в действительности могут испытывать раздражение?
Ухмылка Уинка стала еще шире.
— Сарказм. Хм, кто-то слишком много времени проводит с людьми.
В'Эйдан не ответил.
Он не мог себе этого позволить. Уинк приблизился к его плечу и обнюхал как щенок пару грязных носок, затем изумленно отодвинулся.
— Ты сердишься на меня, я прав?
— Я не могу испытывать раздражение, и тебе это хорошо известно.
Это не сработало. Уинк кружился вокруг него, вытаращив глаза. Он протянул руку и, взяв В’Эйдана за подбородок, вгляделся в его глаза.
— Я могу видеть, как эмоции бурлят и сплетаются в тебе. Ты испытываешь страх.
В’Эйдан выдернул подбородок из хватки Уинка и отвернулся.
— Это точно не имеет ко мне отношения. Я ничего не боюсь. Никогда не испытывал страха, и никогда не почувствую его.
Уинк выгнул бровь.
— Какой неистовый протест. Для твоего вида не характерна такая страстность при общении, и все же в тебе она есть.
В'Эйдан отвел взгляд, его сердце бешено стучало. Он чувствовал странное волнение в своей груди. Ему вспомнилось как однажды, несколько эр назад, будучи еще ребенком, он дерзнул задавать дурацкий вопрос.
— Афродита, почему я не могу любить?
Богиня посмеялась над ним.
— Ты — дитя Мисты, В’Эйдан. Она бессодержательна, аморфна. Пуста. Лучшее, на что ты можешь надеяться, это мимолетные, слабые оттенки чувств, но любить… Любовь — это нечто цельное, вечное, и она находится за гранью твоего понимания и способностей.
— Тогда, почему я чувствую такую боль?
— Это лишь мимолетные проекции чувств. Они также как приливы и отливы океана увеличиваются до колоссальных размеров, а затем исчезают в небытии. Это никогда долго не длится.
За столетия он узнал, что богиня ошибалась относительно боли. Она была вечной. И никогда не оставляла его.
Только когда он обнимал Эрин. Закрыв глаза, он пытался осмыслить это. Что она сделала с ним?
Уинк толкнул его в плечо.
— Подвинься, Вэй, и расскажи мне, почему ты так напряжен.
Он оценивающе взглянул на своего двоюродного деда. Любое доверие было столь же чуждо В'Эйдану как и любовь. Но он нуждался в совете родственника. Уинк жил дольше и знал больше его. Возможно, он поможет ему докопаться до сути.
— Я расскажу, что случилось, если ты поклянешься рекой Стикс, что никому не передашь мои слова. Никому.
Уинк кивнул.
— Я клянусь Стиксом, что даже если Аид закует меня в Тартаре, я никогда не произнесу ни слова о том, что ты поведаешь мне.
В'Эйдан сделал глубокий вдох, перед тем как признаться.
— У меня был секс со смертным.
Уинк приподнял бровь и улыбнулся.
— Хороший, не так ли?
— Уинк!
— Это прекрасно. Я полностью поддерживаю тебя. — Уинк выдержал паузу. — Кто это был мужчина или женщина?
— Женщина, конечно. Что за вопрос?
— Очень насущный, учитывая мои персональные предпочтения.
В'Эйдан закатил глаза. Теперь он понял, что подразумевали другие боги, говоря, что Уинк может быть сильной болью в заднице.
— Ну, и, — продолжал допытываться Уинк, — она доставила тебе удовольствие?
Волна желания прокатилась по телу В’Эйдана, пронзая жаром его пах, просто от упоминания о ней. Однако он не стал отвечать на этот вопрос. Это было очень личным и никоим образом не касалось Уинка.
— Судя по выражению твоего лица, я расцениваю это как «да».
В'Эйдан, поворчав на родственника, постарался сменить тему.
— Как бы там не было, но со мной случилось нечто особенное.
— Нечто особенное?
— Это каким-то образом изменило меня.
Уинк фыркнул.
— Чушь. Если бы секс со смертным мог изменить бога, то не известно, кем бы я сейчас был. Что касается Зевса… даже думать боюсь.
В'Эйдан проигнорировал его слова. Самым худшим из всего, что он ощущал, было не проходящее желание снова увидеть Эрин. Почувствовать ее руки на себе.
Он жаждал ее нежности.
Жаждал ее тепла.
Она должна была быть его.
— В’Эйдан!
Уинк побледнел от звука голоса Гипноса. Гипнос был единственным, кому подчинялись все боги сна. Рано или поздно все они отвечали на его призыв.
— О-о, — прошептал Уинк. — Он выглядит взбешенным. — И исчез, оставив В'Эйдана один на один с гневом древнего бога.
В'Эйдан поднял вверх голову, чтобы увидеть старика, глядящего на него гневным, злым взглядом. Но, так как он никогда не видел другого выражения на лице Гипноса, он не мог оценить его.
— В'Эйдан, — грозно окрикнул Гипнос. — Не заставляйте меня спускаться за тобой.
В'Эйдан фыркнул. Если Гипнос думает, что это напугало его, то должен был попробовать что-нибудь новенькое. В'Эйдан давным-давно научился не обращать на это внимание.
Он поднимался на вершину утеса, где его ожидал бог, который заставлял дрожать от страха всех Скотосов и Ониров без исключения. Он единственный вызывал у них настоящие эмоции.
В'Эйдан ничего не почувствовал, когда приблизился к старику.
— Ты обольстил смертную в ее сне.
Обвинение, брошенное ему в лицо, повисло между ними.
— У тебя есть, что сказать в свое оправдание?
В'Эйдан ничего не ответил. Что он мог сказать? Он нарушил правило. Другие боги могли спать с людьми, когда захотят, но только не его вид. Он был не первым из его родни, кто нарушил этот запрет. Однако он был не настолько глуп, чтобы хоть на секунду поверить, что Гипнос помилует его.
Он не был любимчиком.
— Ты знаешь наши законы, — произнес Гипнос. — Почему ты нарушил их?
Внезапно ему открылась истина. Независимо от того, какое наказание придумает для него Гипнос, это того стоило. Он никогда не забудет ни одного драгоценного мига, когда он держал Эрин в своих объятиях или когда она мирно спала на нем сверху. Ее дыхание, щекочущее ему грудь. Она сделала то, что никто никогда прежде не делал. Она доверилась ему.
