С ними он всегда встречался во тьме ночной.
Никогда — при свете дня.
Пара банальных фраз, затем соитие, торопливое и грубое, — и каждый отправляется своей дорогой. Чаще всего он даже не спрашивал их имен.
Но сегодня все будет по-другому: он чувствовал это в глубине души.
Потому что Саншайн — не такая, как все. Она особенная.
Сколько сотен лет прошло с тех пор, как он в последний раз смеялся вместе с женщиной?
А эта женщина будила в нем улыбку и смех. Порой сердила, но была очень трогательной.
А еще она воспламеняла в нем огонь.
Саншайн ворвалась в его мир и перевернула его вверх дном. Разбудила чувства, которые он спрятал от самого себя так давно и так глубоко, что сам о них забыл. Рядом с ней он ощущал себя удивительно
Чувства, пробудившиеся в нем, для него самого оставались загадкой. Сам себе он казался ребенком накануне Рождества — в благоговейном и счастливом ожидании праздника. Все его пять чувств пели и трепетали от наслаждения.
Так он желал эту женщину.
Облизнув губы в предвкушении, он поднял повыше подол ее платья и поудобнее обхватил ладонями ее пышный округлый зад. Черт возь
Теперь она обвивалась вокруг него, как лоза. Распахнутые бедра ее терлись о тонкую ткань футболки, обдавая его жаром и влагой желания. От этого ощущения голова у него пошла кругом.
Снова прильнув к ее губам, он понес ее к кровати, бережно уложил на матрас. Не разрывая объятий, сам лег сверху — и продолжал целовать ее, жадно и властно, вдавливая свое набухшее естество, плененное черной кожей, в ту часть ее тела, куда ему так не терпелось ворваться.
Прикрыв глаза, он вдыхал ее неповторимый запах, и стоны ее звучали у него в ушах сладкой музыкой.
Саншайн едва не рыдала от наслаждения. Он лежал на ней, вжав ее в мягкий матрас: тонкая кожа брюк соприкасалась с самыми интимными ее местами, губы дарили ей сладкую муку. Тонкие косички на висках щекотали ей шею при каждом его движении. А руки бесстрашно и умело исследовали каждый укромный уголок ее гола.
Саншайн готова была застонать от разочарования, когда он вдруг встал.
Однако Тейлон никуда не уходил — он быстро стянул с нее платье и бросил его на пол. Под его взглядом Саншайн ощутила себя не просто голой — о нет, она была полностью обнажена, как физически, так и духовно. Как будто он видел ее насквозь, как будто ведал о ней нечто такое, чего никто другой не знал и знать не мог.
Как будто они были связаны друг с другом на каком-то глубинном уровне, намного превосходящем простое соединение тел.
По крайней мере, так она думала, пока снова не ощутила на себе теплую тяжесть его тела. Тут все мысли вылетели у нее из головы, сменившись острым наслаждением, невероятным, немыслимым... и, тем не менее, совершенно реальным. Лица их соприкасались, и щетина Тейлона щекотала ей щеку.
Не раздумывая, Саншайн принялась целовать его — в щеки, в подбородок, в шею, наслаждаясь неповторимым солоноватым вкусом его загорелой кожи.
Никогда еще она не встречала мужчину, которого так сладко целовать!
Она протянула руки к застежке его брюк, где под черной кожей вздымалось нечто огромное. Откинувшись назад, расстегнула молнию и в первый раз коснулась его плоти.
Тейлон прикрыл глаза и тихо застонал, чувствуя, как она гладит его мужское достоинство — горячее, твердое, тяжелое, жаждущее.
Она зарылась пальцами в кудрявую золотистую шерстку; затем рука ее скользнула ниже, обхватила пару мягких увесистых ядер, полных скрытого жара, взвесила их на ладони.
Тейлон издал громкий стон. Это прикосновение... это что-то немыслимое! Он спал с женщинами столько раз, что и не сосчитать, — и каждый раз древнее как мир искусство секса отчиталось для него своими неизведанными гранями.
Играло новыми красками.
Она начала стягивать с него штаны, но остановилась, вдруг обнаружив, что он все еще в ботинках.
— Ну вот! — с улыбкой воскликнула она.
Тейлон, рассмеявшись, поцеловал ее и сел и в кровати, чтобы расшнуровать обувь. Она встала на колени и прижалась обнаженным телом к его нагой спине, сладко щекоча его сосками.
— Как мне нравится вот это! — проговорила
— А мне нравится, когда ты так делаешь, — ответил он, бросая в угол ботинки вместе со штанами. Саншайн принялась исследовать его спину губами, и Тейлон схватился за край кро
— Эти узоры что-то означают?
Он прикрыл глаза, наслаждаясь быстрыми и мягкими касаниями ее языка.
— Это кельтские символы силы, защиты и долголетия. — Тейлон горько усмехнулся. Ирония судьбы: знал бы дядя,
Она в последний раз лизнула ему спину и откинулась на кровать.
— Не могу поверить, что твой дядя сам сделал тебе татуировку. Когда я набила себе татушку, папа меня чуть не убил.
Тейлон взглянул на нее через плечо.
— У тебя есть татуировка?
Она обвила левую ногу вокруг его талии и повернула, чтобы показать ему лодыжку. Там светило маленькое стилизованное кельтское солнце, переплетенное с символом творчества.
Тейлон с улыбкой провел по татуировке рукой.
— Красиво.
— Да, только больно. И долго не проходит. А ведь у меня совсем маленькая. Не моту представить, как у тебя это все заживало!
Еще бы! Ведь в те времена не было ни автоматов, ни стерилизованных игл. Эти узоры дядя выкалывал на его теле в течение трех месяцев. Несколько царапин сильно воспалились, и если бы не Нинья и ее целебные травы, быть может, Тейлона сейчас не было бы в живых.
— Ерунда, ничего страшного.
— Ну конечно, мальчики не плачут! — сморщив носик, поддразнила его Саншайн.
— Если я скажу: да, было очень больно — тебе это больше понравится?
— Всем нам иногда бывает больно. И нет ничего дурного в том, чтобы в этом признаться.
— Милая моя, — мягко ответил он. — Я не чувствую боли. Никогда.
Она взглянула на него с удивлением:
— Правда? Совсем-совсем?
Тейлон медленно покачал головой. Правда в том, что он не позволял себе чувствовать — ни боли, ни страдания, ни скорби по утраченной жизни. Просто не осмеливался. Прошло уже много столетий, но боль по-прежнему может его уничтожить.
— Боль иссушает и утомляет ум. Это пустая трата времени и энергии.
— Но без боли нет и радости. Миром правит равновесие: кто отказывается от одной стороны жизни — утрачивает и другую.
— Ты всегда философствуешь перед тем, как
