Марина согласно кивнула:
— Бостан-эдже, я буду носить длинное туркменское платье.
Бостан наморщила лоб, силясь понять, что же ей сказала девушка, но тут в казане забулькало, она поспешно бросилась к нему, убавила огонь в очаге и вернулась на свое мест
Занимаясь стряпней, она краешком глаза поглядывала на Марину. Нет, что там ни говори, а эта русская — красавица. Большие серые глаза под светлыми, вразлет, бровями. Полные свежие губы, словно созданные для улыбки. Лоб, щеки успели посмуглеть от солнца и ветра, а шея белая, сдобная…
Обрядить бы ее в туркменскую одежду, лоб — украсить блестящими кружками, на грудь нацепить большую курсакчу* с подвесками, на тонкие пальцы надеть перстни с красивыми камнями, — ни один джигит не сможет тогда глаз от нее отвести!..
Голые коленки, открытая грудь, — это, конечно, не дело. Неприлично такой достойной девушке похваляться своей наготой. Хотя что она напала на бедняжку: у каждого народа свои обычаи, свой покрой одежды… Как бы ни было, а Марал-джан славная девушка. Не какая-нибудь там вертушка с ветром в голове. Умная, скромная, вежливая. Как только родители отпустили ее одну в чужой край, в пустыню? Совсем ведь молоденькая… Правда, она говорила, что попала сюда после техникума по распределению. Ну, если бы очень захотела, так осталась бы дома… Видать, просто она послушная, примерная и понимает, что такое долг… Вот бы послал бог Аннаму такую жену — из туркменок…
Ей хотелось поговорить с Мариной, она сказала по-туркменски:
— Марал-джан, буря-то какая пронеслась недавно, прямо страх божий!
Девушка непонимающе пожала плечами.
Тогда Бостан принялась выть, изображая ветер, и замахала в воздухе руками.
Марина обрадованно закивала:
— Понимаю, Бостан-эдже, понимаю. Вы — о буре?
«Буре» — по-туркменски «блоха». Бостан с досадой вздохнула:
— Я ей про бурю, она мне про каких-то блох!.. — И снова стала жестами показывать, как разбойничал здесь ветер. — Пыль, дочка, много пыли. И ветер, уу-уу, уу-уу!..
Марина, смеясь, повторила:
— Уу-уу, уу-уу!..
— Ай, умница!.. Поняла. Это аллах послал нам бурю, Марал-джан, — Она воздела руки к небу: — Там — аллах!
Марина отрицательно покачала головой:
— Нет, Бостан-эдже!
— Вай, ну что мне с ними делать? — огорчилась Бостан. — Все на один лад, не верят во всемогущество божье…
Ткнув себя пальцем в грудь, она сказала по-русски:
— Бостан — хорошо?
— Хорошо, Бостан-эдже, хорошо!
— Аннам — хорошо?…
— Хорошо!…
— Марал — хорошо?
— Плохо!
Бостан в недоумении подняла брови:
— Вай, что ты говоришь, дочка!.. Пусть злой дух унесет твои слова. Скажи: хорошо.
Марина с трудом произнесла по-туркменски:
— Нет, плохо. Марал… не знает… туркменского… языка.
— Это ничего, дочка, — утешила ее Бостан. — Дай срок, научишься
От экскаватора донесся чей-то протяжный крик — звали Марину. Когда девушка поднялась, собираясь уйти, Бостан сказала:
— Передай им — ужин готов.
Эти слова Марина знала. Кивнув, она побежала к экскаватору.
Оставшись одна, Бостан-эдже огляделась. Солнце уже опускалось к горизонту, и, словно провожая его, вокруг теснились легкие облака, окрашенные в разные цвета: алый, желтый, синеватый… Переливами красок они напоминали радугу. Прощальные солнечные лучи играли на кендирике…
Бостан-эдже, чуть печально наблюдавшей за заходом солнца, вспомнился родной аул. Колхозники, наверно, уже возвращаются с полей, торопливо ставят на огонь казаны, кипятят чай, пекут хлеб… Она словно наяву видела, как медленно тянутся по дороге коровы, слышала нетерпеливое мычанье телят, привязанных во дворах к колышкам. Всюду, как всегда перед закатом, беспокойно мечутся куры.
И только во дворе Бостан — тихо, и не пылает огонь в очаге, а к дверям дома, на которых висит замок, намело, наверно, пылищи…
Бостан тяжело вздохнула, представив себе это запустение.
В то же время она не очень жалела, что уехала из аула. Ей и здесь, под боком у сына, среди веселых неунывающих ребят, жилось совсем неплохо.
Вот если бы там, у них в доме, была молодая хозяйка, — Бостан так легко не покинула бы аул. Сидела бы сейчас в своей комнате, покачивала люльку с внучком…
Ох, до внука-то еще далеко!..
Аннаму бы жениться, как только он вернулся из армии. Куда там!.. Он и не глядел на аульных девушек. А когда Бостан намекала ему на женитьбу, сердито отмахивался: куда ты торопишься, мама?!
А ведь в ауле так много невест!.. И если бы она, Бостан, посватала одну из них за сына, ей бы не отказали. Только как бы Аннам к этому отнесся. Нынешние-то дети не считаются с волей родителей.
А уж пора, пора ему привести в дом невестку.
Ах, жаль, Марал-джан не туркменка, — лучшей невестки Бостан и не надо!
И тут же Бостан оборвала себя: вай, она же еще и в бога не верит! Правда, и Аннам не верит, так тем более жена ему нужна богобоязненная, чтоб во всем слушалась мужа, а не сбивала его с толку. Нет, нет, пусть Марал-джан всем удалась, и красотой, и умом, и трудолюбием, да не пара она Аннаму. Позволить им соединить свои судьбы, — значит, против аллаха пойти!
Разноголосый, оживленный шум отвлек Бостан-эдже от ее мыслей, — экскаваторщики шли ужинать.
Глава двадцать первая
ВИНОВНИК НАЙДЕН
дна из ремонтных мастерских участка Рахмет расположилась в самых песках. Пусто, голо тут было — только высилось большое дощатое строение, где производился капитальный ремонт, да жались к нему тесный склад для запасных частей и несколько приземистых палаток, в которых жили ремонтники.
Железо, разбросанное тут и там, накалялось под солнцем. Время от времени над песками, над чахлой растительностью, вздымая пыль, проносился ветерок.
И снова — тишь, зной….
Возле бульдозера, почти уже отремонтированного, сидели двое рабочих. Один, с седой головой, в очках, пристроился на ящике, другой, молодой парень, дочерна загорелый, с желтой лохматой шевелюрой, — на железной горячей бочке. Первый возился с какой-то деталью, шаркал по ней напильником, то и дело поднося близко к очкам, внимательно разглядывая. Второй читал местную многотиражку — «На стройке».
Внезапно он нахмурился, в сердцах швырнул газету на песок, стукнул кулаком по бочке:
— Вот гады!..
Мужчина в очках уставился на него с удивлением:
— Что это с тобой?
