К ним действительно подъехал на коне почтальон, остановившись, достал из сумки письмо, протянул его Володе:
— Плясать бы тебя заставил, да некогда.
Володя, увидев на конверте обратный адрес, побледнел и, дрожащими пальцами разорвав конверт, так и впился в письмо глазами.
Нуры выжидающе следил за ним.
Дочитав письмо, Володя вскочил на ноги и пустился в пляс:
— Нуры, заказывай любой танец!.. Ур-ра!.. Где мой платок, Нуры? Я знаю, что с ним делать!
Глава тридцатая
МАТЬ И СЫН
огода стояла сухая, нежаркая.
Бостан пряла, сидя возле вагончика на топчане и греясь на осеннем полуденном солнышке. Руки ее были заняты работой, а голова неторопливыми думами.
Как быстро все-таки пролетела жизнь! Сейчас она казалась Бостан короткой-короткой, как у цикады…
Вроде еще совсем недавно Аннам начал лепетать первые слова, и вот он уже совсем взрослый, и пора ему обзаводиться семьей. А она, Бостан, будет нянчить внуков. Для начала, конечно, внука. Мальчика… Ей уже сейчас хотелось намотать на большой палец ноги веревочку от люльки и укачивать малыша… А позднее — услышать, как он произнесет первые слова. А потом он вырастет, и Бостан будет гордиться им, как гордится своим Аннамом…
Мечты увели ее слишком далеко, и она вздохнула: в их доме-то нет пока не только внука, но и невестки. И со свадьбой Аннам что-то не торопится.
А Бостан уже давно к ней приготовилась, откладывала из сэкономленных денег по трешке, по пятерке, запасалась тканями на халаты, подарками гостям. Сейчас, когда Аннам работал на экскаваторе, достатка у них прибавилось; сумка, в которой Бостан хранила деньги, с каждым днем становилась все более пухлой.
Если бы это зависело только от Бостан, то свадебный той состоялся бы в ближайшие дни. Уж она бы сумела подыскать своему единственному сыну достойную невесту!
В глубине души Бостан опасалась, что Аннам сам уже сделал выбор. В последнее время он брился чуть не каждый день; придя с работы, спешил переодеться, причем надевал лучший свой костюм. Все это казалось Бостан подозрительным, как и встречи Аннама с Марал, — они все шептались, словно заговорщики, и надолго куда-то исчезали.
Правда, с недавних пор Аннам чаще был один и ходил задумчивый, будто в воду опущенный. Может, решал что-то для себя. А может, они с Марал в размолвке.
Последнему Бостан была бы только рада. Не пара Аннаму эта девушка. И она одного страшилась: как бы Аннам не заговорил с ней о Марал-джан… Что ответить ему, как поступить? Она ведь вроде ничего не имела против девушки. Но вместе с тем не могла принять ее в свой дом!
Ей вспомнилась история с Гайлы, сыном Курра; джигит привез невесту из Москвы и, как ни противилась этому его мать, ввел ее в дом хозяйкой. Вай, что тогда началось! Молодуха вызвала нарекание всего; аула и своими нарядами, и ярко накрашенными губами. Да еще принялась командовать и мужем, и свекровью. Ну, тут, как молвится, нашла коса на камень. В доме, что ни день, скандал. В конце концов, не прожив в ауле и полгода, москвичка собрала свои вещички и была такова.
Марал, конечно, не чета этой бесстыднице. Характер у нее вылеплен из другой глины. С Бостан она почтительна, и в скромности ей не откажешь. А уж работящая-то какая! Недаром она пользуется в бригаде всеобщим уважением. Ребята заботятся о ней, как братья.
И все же она овца из чужой отары. Ее привычкам, представлениям, и обычаям, которым следует Бостан, не ужиться под одной крышей. И хотя она, как небо от земли, отличается от той москвички, непутевой жены Гайлы, — в ауле все равно пойдут всякие разговоры. И все осудят Бостан и Аннама.
Нет, что бы там ни было, а она, Бостан, позволит своему сыну жениться только на туркменке.
Задумавшись, Бостан совсем забыла о казане и танка, стоявших на огне. Она торопливо поднялась, отложила в сторону ручную прялку и кудель, засеменила к очагу. Огонь уже начал гаснуть. Танка выкипела наполовину. Бостан подбросила в очаг хвороста, помешала в казане, долила в танка воды и хотела было возвратиться на место, но увидела Аннама, который брел к бригадному стану с опущенной головой.
Подойдя к Бостан, он попросил:
— Мама!.. Чайку бы.
— Сейчас, сынок, сейчас.
Пока он переодевался, мыл лицо и руки, чай вскипел. Оки вдвоем сели за сачак.
Бостан умела читать на лице сына самые мелкие и затейливые письмена. Нетрудно было догадаться, что он чем-то озабочен, томят его невысказанные мысли…
— Устал, поди, сынок? — ласково спросила Бостан.
— Работа, мама, не из легких. Но я мог бы отмахать и еще смену.
— Вид у тебя больно невеселый…
Аннам шел сюда с твердым намерением: обтолковать с матерью одно важное дело… Но сразу он не мог решиться на откровенный разговор и отделался шуткой:
— А чего веселого — весь день пыль глотать?
— Разве вчера пыли не было? Что ж это она нынче-то тебя так доняла?
Аннам усмехнулся:
— Ты, мама, допрашиваешь меня, как следователь. Или… как прокурор.
— А почему бы мне не побеспокоиться, что с тобой? В одном-то глазу у тебя веселье, в другом — печаль.
Аннам как-то вяло отхлебнул чай из пиалы, опять пошутил:
— Веселье — в том глазу, который на тебя смотрит,
— А другой на кого глядит?
— Все-то тебе, мама, надо знать…
— А как же!.. Я, сынок, только и живу заботами о тебе. И все, все вижу!
— Что же ты видишь, мама?
— А то, что приспел тебе срок жениться. Да и у, меня одна мечта: чтобы ты поскорей привел в дом молодую хозяйку.
Аннам с притворным огорчением развел руками:
— Где ее найти, мама?
— А ты не думай об этом, сынок, у тебя мать есть, она уже обо всем позаботилась.
У Аннама глаза полезли на лоб:
— Как… позаботилась?
— А так, как все матери заботятся о сыновьях, если те только в затылках чешут.
Бостан напустила на себя торжественность, словно готовясь сообщить сыну радостную весть:
— Помнишь, нас навещал Аннамурад-ага, твой дядя?
— Ну, помню.
— А дочку его, Дженнет, знаешь?
— Ну, знаю.
— Красавица ведь, правда?
— Ну, и что с того?
— Сынок, лучшей жены ты не сыщешь во всем мире. Я уж обо всем договорилась с Аннамурадом- ага.
Аннам оторопело смотрел на мать, не замечая даже, что льет чай мимо пиалы. Спохватившись, он поставил пиалу на сачак, невесело покачал головой:
