выбить любой приказ из самого аллаха.
На столе длинно зазвонил телефон. Бабалы поднял трубку, узнал, что его вызывает Мары, и тут же услышал раскатистый бас Новченко:
— Бабалы, появился у тебя Меллек Веллек со своей комиссией?
— Только что был.
— Гони его в три шеи! Ишь, министерские решили в следователей поиграть. Даже меня не поставили в известность. Ты их и на порог не пускай, слышишь? Всю ответственность я беру на себя.
Голос Новченко раздавался на весь кабинет.
Зотов стоял, боясь шевельнуться. А Бабалы рассмеялся:
— Сергей Герасимович, я на расстоянии чувствовал вашу поддержку. И к хвосту Меллека привязал трещотку. Унесло его от меня, как перекати-поле. Я думаю послать министру письмо с протестом…
— Не подставляй шею, я сам с ним поговорю.
Новченко поинтересовался, как идут дела на участке. Бабалы сказал, что все в порядке, строители трудятся, не жалея сил, и особенно ему хотелось бы отметить работу скреперистов, спрямляющих трассу; если есть такая возможность — неплохо было бы представить несколько человек к наградам.
Новченко пообещал сделать все, что в его силах.
Положив трубку, Бабалы повернулся к Зотову:
— Слышали, Иван Петрович?! Я, выходит, действовал правильно.
Зотов вздохнул:
— Как будто Сергей Герасимович всегда прав!..
— Но я-то прав в данном случае?
— В принципе — да. Однако можно было бы держаться и помягче. Зачем дразнить гусей? Вас же и заклюют…
— Что ж, Иван Петрович, в большом деле без жертв, видимо, не обойдешься. Но когда сознаешь свою правоту, не страшно пойти и на жертвы. Ладно, хватит об этом. По-моему, Иван Петрович, мы с вами давно не были в бригаде Мухаммеда Сарыева? Не съездить ли нам туда?
— Я как раз собирался к ним, да тут эта комиссия нагрянула. Бабалы Артыкович, я поеду, а вы останьтесь. Мало ли что может случиться…
— Хорошо. Передайте привет всей бригаде и персонально Мухаммеду, Аннаму и Бостан-эдже.
Оставшись один, Бабалы задумался, но тут принесли свежую почту. Среда других были письма от Аджап и Артыка. Конверт с письмом Аджап Бабалы вскрыл первым…
Аджап коротко сообщала о своем переезде в Рахмет, о срочном вызове на семинар, о неудачном визите в дом Бабалы, а дальше следовал подробный рассказ о том, как к ним явился Меллек Веллек, как нападал он на Новченко, а потом и на Бабалы, и как возникла ссора между ним и Артыком Бабалы.
Бабалы крепко потер ладонью щеку… Вон какие новости. Отец-то, оказывается, в Ашхабаде, гостит у, родителей Аджап. А ему и знать об этом не дал. Ну, это-то как раз в его характере. Жаль, конечно: оба были в Ашхабаде — и не увиделись. И с Аджап он мог бы встретиться, не поспеши на поезд. А поспешил из-за нее же, из-за Аджап. Весы шайтана, как сказал Нуры…
Но Меллек-то — каков негодяй! Знай Бабалы о его разговоре с отцом, он бы обошелся с этим мерзавцем еще круче. Впрочем, может, это и к лучшему, что письмо Аджап пришло не перед появлением комиссии, а после. Иначе, действительно, неизвестно, чем бы закончилась его стычка с Меллеком Веллеком. И к чему бы все это привело… Но Меллек за все поплатится!
Письмо отца вызвало у Бабалы улыбку и привело его в добродушное настроение.
Артык ни словом не упоминал о своем конфликте с Меллеком Веллеком — возможно, он взялся за перо раньше, чем Аджап, еще до встречи с Меллеком.
Артыка заботило одно: свадьба сына.
Писал он, как всегда, лаконично: мол, с родителями Аджап он обо всем договорился, и дело теперь за женихом и невестой. По его мнению, которое разделяла и Айна, свадьбу следовало сыграть не в Рахмете, а в Теджене, чтобы можно было пригласить на нее всех родных, друзей и знакомых.
Ну да, усмехнулся про себя Бабалы, весь Теджен. А к тому же ещё весь Ашхабад и весь Рахмет. Ведь Отец писал, что свадебный той должен быть пышным и торжественным.
Свадьба, свадьба…
К сожалению, невеста пока в Ашхабаде. И в письме ее не было и намека, когда она вернется в Рахмет. Может, она и сама не знала, на сколько дней рассчитаны семинарские занятия.
А в Рахмете — Меллек Веллек. Он еще устроит Бабалы «свадьбу»! Бог весть, с какими неприятностями способен этот подлец его сосватать…
Глава тридцать четвертая
НЕЖДАННАЯ ГОСТЬЯ
ригада Мухаммеда перебралась на новое место — вперед по трассе канала.
Растительности здесь было побольше, чем на прежней стоянке. И барханы повыше.
С подветренной стороны одного из барханов, неподалеку от вагончика, экскаваторщики разбили палатку. Раньше многие из ребят спали на воздухе, теперь не позволяла погода, а в вагончике все не умещались.
Осень все более властно вступала в свои права.
Низко над землей шли караваны черных тяжелых туч.
Бостан-эдже, которая беспокойно кружила по бригадному стану, будто ей жгло пятки, казалось, что тучи давят ей на плечи. Она вообще с утра места себе не находила, и все виделось ей в мрачном свете. Воробьи, чудилось, чирикали как-то тревожно, словно предупреждая об опасности. Глаза у нее щипало от горького дыма — хотя саксаул в очаге горел сухо, чисто. В бульканье воды, кипевшей в казане, Бостан слышала ехидное хихиканье. Каждый росший здесь куст саксаула цеплялся за ее платье, как кредитор, требующий возвращения долга. Она спотыкалась на ровном месте, словно вся земля усеяна была кочками. Поднимаясь в вагончик, она поскользнулась на первой ступеньке, как будто та была покрыта льдом, и больно ударилась коленкой о вторую.
Все в этот день валилось у нее из рук. И вещи издевались над ней. Из переполненного ведра вода выплескивалась на землю и тут же впитывалась, — драгоценная вода? Танка, висевшая над костром, то и дело срывалась в огонь, заливая его.
Бостан шаталась, как пьяная, словно кто-то толкал ее то в одну, то в другую сторону. И дышала она тяжело, натужно, будто проклятые тучи набились ей в горло…
Тяжело ей было, и объяснялось это просто: Аннам, который после ссоры с матерью набычился, замкнулся, старался не разговаривать с ней, этот неслух, радость ее сердца, единственный и любимый сынок, накануне вечером исчез, и тщетно строила Бостан догадки — куда он мог подеваться.
Тревога охватила ее душу.
Она пыталась дознаться у Марины, не знает ли та, где Аннам. Марина только пожимала плечами: она сама ума не приложит — зачем и куда он мог уйти или уехать,
Ничего утешительного не услышала Бостан и от других членов бригады.
Сердце ее готово было разорваться от горя.
Весь день провела она в панике и ночью не в силах была сомкнуть глаз, беспокойно ворочалась в постели, часто вставала и выходила из вагончика.
В темно-голубом небе холодно сверкали звезды. Рокотали моторы экскаваторов. Издалека донесся вой шакалов…
На Бостан-эдже напал страх. Она кинулась к палатке и разбудила Мухаммеда. Тот никак не мог проснуться, протирал глаза кулаком, а Бостан теребила его:
— Где Аннам, Мухаммед-джан? Где сынок мой?
Мухаммед сел в постели:
