ахнула и запричитала:
— Вах, горе мне!.. Вах, что мне делать!..
Но тут же, отвернувшись и увидев осыпаемую лепешками молодую, она расправила брови, и лицо ее просияло. Айна видела эту смену мимолетного горя радостью и поняла все. Тяжелое состояние жены Баллы не мешало свадебному празднику.
Артык, увидев, что Халназар-бай повел Мамедвели-ходжу и других стариков к себе, вошел в кибитку, где была молодежь. В это время у входа в кибитку раздался голос мужчины, произносившего по-арабски нараспев:
— Во имя пречистого суфия Абу-Халифа-йи-Коуфа, — да пребывает над ним милость аллаха, — кому поручаете быть свидетелем в браке?
Двенадцатилетний мальчик-жених, к которому были обращены по обряду эти слова, ничего не понимая, вытаращил глаза. Человек повторил свое обращение. Сидевшие рядом с женихом подсказали ему ответ, и тот детским голоском еле слышно пролепетал:
— Меле-баю.
Через минуту это же обращение раздалось у входа в соседнюю кибитку, где находилась невеста.
А спустя еще несколько минут начался брачный обряд.
Мамедвели-ходжа, выслушав свидетелей жениха и невесты, торжественно вознес руки к небу и затянул:
— Элхамдилиллэ, элхамдилиллэ хиллези... (Хвала аллаху, хвала аллаху... (.арабск.)).
Все замолчали, даже звук смыкаемых и размыкаемых ножниц, оберегающих молодых от нечистого духа, оборвался.
Закончив молитву, Мамедвели-ходжа обратился к брачащимся, все на том же арабском языке, со словами наставления, и никто из сидящих вокруг не понял, что он приводит заповеди Мухаммеда, разрешающие иметь двух, трех и четырех жен, и что это считается правильным.
После того как свидетели сняли белый платок, которым была накрыта чаша, и поделили между собой этот платок и деньги, завязанные в уголке, все присутствующие стали отпивать по глотку сладкого свадебного напитка.
При тусклом свете семилинейной лампы, слабо освещавшей просторную кибитку, лицо Халназар-бая выражало довольство. Вынув из-под халата десять серебряных рублей, он со звоном высыпал их в руки ходжи:
— Да будет всегда праздник!
Когда-то Халназар гак же радовался появлению в доме невесты Баллы. Теперь он не хотел слышать ее предсмертных стонов. Правда, падение ее с верблюда вначале встревожило бая. Он видел, как судорожно дергались пальцы невестки, как посинело ее лицо, как вздрагивали тонкие губы, тускло смотрели ее потухшие глаза, и понял, что положение ее безнадежно. Давно уже не годилась она для работы, а теперь случай помогал избавиться от лишней обузы. Но бай очень дорожил отношениями с родителями больной невестки. Смерть ее могла испортить свадебный праздник. Обо всем этом Халназар успел подумать дорогой, когда вез невестку домой. «Не сейчас же она отдаст богу душу. К чему портить праздник? Пусть свадьба пройдет, как свадьба!» — успокаивал он себя.
После того как молодежь тоже отпила свадебного напитка, Артык и другие юноши на руках перенесли жениха в кибитку, где находилась невеста. Жена старшего сына Халназара соединив руки жениха и невесты, стала читать наставление:
— В белое и синее не одевай. Не корми ячменным хлебом. Не давай обижать злым людям... Пусть в счастье и радости доживет она у своего очага до старости!
— Ой больно! Пусти, — запищал маленький жених, вырывая руку.
Потом мальчику дали плетку. По обычаю, он должен был, ударяя ею, выгнать из кибитки всех «любопытных». Но он не понял, чего от него хотят, и ему захотелось убежать самому. Эго, ему не удалось: его задержали и вернули назад, к невесте. Мальчик не знал, что делать, его хватил страх, и он, бросив плетку, вдруг заревел.
Артык не знал, смеяться ему или плакать. Не дождавшись, когда по обряду невеста снимет с жениха сапоги и развяжет ему кушак. Артык вышел во двор.
Там играли в юзук. В кругу людей, сидевших с расстегнутыми воротами, передвигались на корточках толстяк Покги Вала и Черкез. В руках у Покги была оловянная коптилка, слабо освещавшая лица играющих. Черкез глазами охотника всматривался в молчаливо напряженные лица игроков, подряд хлопал их по плечу и говорил:
— Пуст. Пу-уст...
Покги Вала то и дело хватал его за руку:
— Да погоди же! Куда ты скачешь?
Наконец, совместными усилиями они выделили троих и поочередно внимательно осмотрели. У одного из них беспокойно бился живчик в ямке у шеи. Покги Вала сказал:
— Юзук вот у этого. Его нельзя отпускать.
Но Черкез угадал, что парень притворяется.
— Ты, сынок, обманывай, кого хочешь, — обратился он к парню, — но меня не проведешь. Встань, ты тоже пуст!
Покги Вала с криком протеста вскочил на ноги вслед за парнем, но у того действительно кольца не было, и он снова опустился на корточки.
Из оставшихся двоих один был безбородый, с глубокими морщинами на лице, — он сидел неподвижно и тяжело, точно ступа, по нему ничего нельзя было угадать. Другой был рябой смуглый парень, и трудно было разобрать, где у него что вздрагивает. Немигающие охотничьи глаза Черкеза впились в рябого. Тот немного волновался, но трудно было понять, происходит ли это оттого, что у парня под мышкой лежит перстень, или он хочет ввести отгадчика в заблуждение.
Черкез стоял в нерешительности и на помощь глазам пустил в ход язык.
— Ты, сын мой, хоть и вовсе не вздрагиваешь, юзук я получу у тебя. — И вслед за тем он обратился к безбородому: — А ты напрасно мучаешься, у тебя кольца нет. Хочешь, выведу из игры?
- Попробуй, — невозмутимо ответил безбородый, — может, и ошибешься.
Покги Вала не выдержал и опять вмешался:
— Ты ошибаешься, Черкез! Юзук непременно у Косе!
- Нет, вот у него, — спокойно возразил Черкез, не спуская глаз с рябого парня.
— Ты Косе не знаешь. Он хитрый.
— Как бы он ни хитрил, этот парень волнуется. Вот увидишь, юзук у него.
— Ну, если у него, то я не игрок! — раздраженно заявил вспыльчивый Покги Вала и, прежде чем Черкез успел ему помешать, схватил за плечо безбородого: — Косе, подавай кольцо!
В тот же миг рябой парень поднял руку, — на его указательном пальце поблескивал перстень. Раздался общий хохот.
Над неудачными отгадчиками посмеялись и приступили ко второму кругу игры. Когда шум стих, со стороны кибитки гелин снова донесся приглушенный стон, болью отозвавшийся в сердце Артыка. Он встал и пошел домой.
За кибиткой молодоженов, у самой стенки, молча лежала группа людей. Узнав среди них Ашира, Артык подошел к нему и спросил:
— Чего это ты разлегся тут?
Ашир ответил шепотом:
— Слушаю.
— Ну и дело же ты нашел себе! Интересно, да?
— А ты послушай-ка, что там делается!
Артык опустился на землю рядом с Аширом и тоже, как и другие, приложил ухо к стенке кибитки. За стенкой слышались голоса молодоженов — один звонкий, мальчишеский, другой тихий, приглушенный до шепота:
— Ложись, тебе говорю!
— Нет, не лягу с тобой!
