врагов советской власти, продал им казенное оружие; посадил в тюрьму, очернив как врагов преданных советской власти красногвардейцев, — вывести его из исполкома совета и снять с должности комиссара Красной гвардии, а дело о нем передать в ревтрибунал.
За это предложение голосовало двое, но и за Куллыхана было двое, а пятым членом исполкома был сам Куллыхан.
После заседания Чернышов долго еще сидел в прокуренной комнате, обдумывая создавшееся положение. Вернувшийся к нему Тайлы-Таган старался ободрить его и посоветовал добиваться разрешения на перевыборы совета. Он утверждал, что теперь не только рабочие, но и многие из дейхан будут голосовать за большевиков. Поздно вечером Чернышов отправился на телеграф и вызвал к прямому проводу председателя Ашхабадского совета. Объяснив создавшуюся обстановку, он решительно потребовал предания Куллыхана суду и перевыборов Тедженского совета, заявив, что в случае отказа он будет вынужден обратиться непосредственно в Ташкент, к председателю Совнаркома. Ему удалось добиться обещания, что Куллыхан будет вызван в Ашхабад для разбора дела о похищении оружия.
Действительно, на следующий день Куллыхан был вызван в областной центр к военному комиссару. Этот вызов, по-видимому, не на шутку напугал Куллыхана. Он сам пришел к Чернышеву, пытался убедить его в том, что оружие, захваченное в караван-сарае Эзиза, похищено самими эзизовцами, и в конце концов заявил, что будет просить областного комиссара назначить на его место другого работника.
Чернышов не поверил в искренность Куллыхана. Не ждал он и особенно решительных мер со стороны областного совета, где эсеры и меньшевики, хотя и вынуждены были уступить общее руководство большевикам, еще оставались на некоторых руководящих постах. На свой разговор по прямому проводу он смотрел, как на обязательное обращение к вышестоящему органу власти. Все же он собрал необходимые документы — акт об исчезновении оружия, показания Ашира и Мавы — и вместе со своим письмом отправил в Ашхабад областному военному комиссару специальным курьером.
В областном совете, когда явился туда Куллыхан, шли непрерывные заседания. Обстановка была тревожной. По указанию английской военной миссии в Иране, части стоявшего там русского казачьего корпуса двинулись в Туркестан через Закаспийскую область. Одни из них направлялись в район Коканда, на помощь уже разгромленным советскими войсками отрядам «Кокандской автономии», другие шли на соединение с контрреволюционными частями атамана Дутова, действовавшими в районе Оренбурга. Следовало разоружить казачьи части, но в распоряжении Ашхабадского совета не было достаточных для этого воинских сил. Эсеры и меньшевики произносили на заседаниях громкие речи, требуя разоружения казаков и обвиняя большевистское руководство совета в неспособности справиться с положением, и тайно помогали командованию казачьих частей беспрепятственно передвигать воинские эшелоны по Закаспийской железной дороге.
Военный комиссар области, ознакомившись с документами Чернышева и выслушав Куллыхана, решил поставить вопрос о положении в Теджене на заседании исполкома совета. Куллыхану была дана возможность высказаться, и он использовал эту возможность, чтобы изобразить положение в Тедженском совете в самых мрачных красках. Для эсеров и меньшевиков это был лишний повод поднять скандал. Защищая Куллыхана, они с пеной у рта доказывали, что Чернышев ведет неправильную линию в отношении представителей туркменского населения и лишь обостряет и без того напряженное положение. Вопрос об ответственности комиссара Красной гвардии за оружие, исчезнувшее со склада, был потоплен в мутном потоке словопрений, чего, собственно, и добивались покровители Куллыхана. Никакого решения в отсутствие Чернышрва исполком областного совета принять не захотел, а военный комиссар не нашел ничего лучшего, как оставить Куллыхана на прежней должности.
Глава двадцать шестая
В этом году Тедженка с самой ранней весны стала наполняться полой водой, довольно часто выпадали дожди. Земли Теджена, еще недавно лежавшие в пыли, стали неузнаваемы: в степи зазеленели всходы прошлогодней пшеницы, появилась молодая трава. В Артыке пробудились чувства его отцов и дедов — дейхан. С помощью дяди он засеял свое поле пшеницей и теперь прилежно обрабатывал его. Воду отводили от главного канала.
В один из жарких полдней Артык усталый вернулся с поля и сел пить чай. Горьковатый зеленый напиток подбодрил его. Сегодня с утра у него из головы не выходил Ашир. Кто-то пустил по аулу дурную весть: Куллыхан арестовал Ашира. Хотя они и стали врагами и даже стреляли друг в друга, эта весть больно отозвалась в сердце Артыка. Он думал отправиться в город и как-нибудь помочь Аширу бежать из тюрьмы.
И словно в ответ на эти мысли перед ним неожиданно появился Ашир. Артык несказанно обрадовался и поднялся ему навстречу. Но тут же на лицо его легла тень, — вспомнилась недавняя обида. Они поздоровались. Однако слова взаимных приветствий звучали так, словно их произносили по принуждению.
Нурджахан смотрела на них и ничего не понимала; «Что случилось? Какой злой дух проскочил между ними?» Шекер не узнавала в них прежних друзей. Айна тоже не могла понять причины этой натянутости. Артык делился с ней всем, даже самыми сокровенными мыслями, но о своей ссоре с Аширом ничего не сказал.
Артык был рад приходу Ашира, но не мог забыть перенесенной обиды, и гордость не позволяла ему первому признаться в своей вине. Помнил о прежнем и Ашир. Ссора друзей не была случайной — она выражала их политические разногласия. Они действительно стали врагами и не случайно охотились друг за другом в бою. Тем не менее Артык поднял его, раненого, истекающего кровью, и вместе с Алешей Тыжденко принес на своих руках в дом Ивана Чернышева, — этого Ашир не мог забыть. Чувство благодарности к другу не покидало его.
За чаем они вели натянутый разговор; вопросы и ответы шли невпопад. Собеседники не могли преодолеть неловкости, возникшей с первой минуты встречи. И вдруг у Ашира вырвалось:
— Артык... прости... тогда, в доме Чернышова, я напрасно обидел тебя...
Как трудно было выговорить эти несколько слов! Ашир весь покраснел, на лбу выступил пот.
Артык, все еще не доверяя словам, настороженно посмотрел на Ашира. Ведь он был всегда такой насмешник! Но нет, на лице его не было ничего, кроме простодушия и волнения. И Артыку стало больно от мысли, что друг пришел к нему с повинной.
— Ашир, виноват не ты. Нас разлучили наши разногласия.
— Артык, пойми... прийти к тебе было труднее, чем сидеть в тюрьме Куллыхана.
— Ну, тогда дай руку!
Друзья поздоровались вновь. Нурджахан опять ничего не могла понять. Минуту назад на их лицах лежала печаль и злость, теперь они светились беспечной детской радостью и искренностью.
Ашир рассказал о столкновении между Чернышевым и Куллыханом, сообщил, что хромого мирзу вызвали в Ашхабад и, наверно, будут судить. Потом нерешительно добавил:
— Артык, я пришел к тебе не только по велению своего сердца. Меня прислал за тобой Иван. Он с нетерпением ждет тебя и верит, что ты исправишь свою ошибку.
Артык обрадовался. О, если б Куллыхан действительно был арестован и у него отняли бы власть! Тогда Артык ни минуты не колебался бы. Он на крыльях помчался бы к Ивану. Но он не поверил в падение Куллыхана и не скрыл своих сомнений перед Аширом.
И он оказался прав.
Не прошло и недели, как в ауле появился Куллыхан в сопровождении шести джигитов. В тот же день «узын кулак» — длинное ухо пустыни — донесло тревожную весть: «Куллыхан ищет Артыка». А вскоре стало известно, что хромой мирза, остановившись у Баллы, хвастался в присутствии Атайры-гелин:
— Баллы-хан, будь покоен: за кровь твоего отца я вдвойне взыщу! Халназар-бай был всеми уважаемый человек. Он не только твой отец — он и мой отец. А этот эзизовский зеленопогонник еще побегает у меня за конем на аркане! Я разорву в куски Артыка и каждый кусок повешу отдельно! Тогда все
