— Но... — помолчав, задумчиво продолжал Эзиз, — вы можете передать тем, кто вас послал: против большевиков Эзиз-хан пойдет с кем угодно!
Осипов удовлетворенно кивнул головой и перешел к вопросу о Бухаре. Эзиз оживился:
— Это — другое дело. Турки, бухарцы — наши соседи, мусульмане. Мы можем идти с ними по одному пути. Но головы сгибать и перед ними не будем. Туркмены никогда не покорялись бухарским эмирам. Кровь наших отцов, пролитая в борьбе против эмира Хайдара, окрасила берега Амударьи. Правда, теперь другое время. Если эмир поделится со мной своим золотом, — а если я ступлю на его землю, я заставлю его это сделать, — тогда можно объединиться с его войсками. Но и в этом случае я черпака ему не доверю!
Осипов смотрел на Эзиза и думал: «Странный и страшный человек! Он не пощадит ни чужих, ни своих!» Но тем заманчивее была мысль привлечь это чудовище на свою сторону для осуществления тех тайных целей, открыто говорить о которых он не решался даже с Эзизом.
Повернув назад, они увидели в двадцати—тридцати шагах длиннохвостого фазана. Должно быть, он не встречался в этих местах с человеком, поэтому спокойно сидел на . высоком валу арыка.
Эзиз рванул клапан кобуры и выхватил из нее наган. Осипов испуганно отшатнулся от него, меняясь в лице. Но Эзиз, не заметив этого, крикнул:
— Юсуп-бек, смотри!
Не успел заглохнуть гул выстрела, как длиннохвостая крупная птица распласталась на склоне арычного вала. Переводчик побежал и принес убитого фазана. Эзиз гордо подкрутил усы:
— Вот так будет с каждым, кто станет против меня!
Услышав выстрел, нукеры Эзиза ринулись лавой вперед. Конские копыта подняли облако пыли. У Осипова побежал по спине неприятный холодок.
— Эзиз-хан, я не ожидал от тебя такого вероломства! — пробормотал он в полном замешательстве.
В то же время со стороны железной дороги к месту свидания помчалась сотня красноармейцев с легкой пушкой на двух колесах.
Эзиз, уже раскаиваясь в своей опрометчивости, приказал:
— Кизылхан, на коня! Пусть джигиты вернутся назад!
Осипов дал такое же приказание своему адъютанту:
— Скорее на коня! Верни сотню назад!
Топот коня Кизылхана растаял в степи, адъютант помчался к городу. Эзиз-хан и комиссар с недоверием взглянули друг другу в глаза, — приказание вернуться назад могло ведь условно обозначать: «Поспешите!» Неловкость рассеялась, как только гонцы с обеих сторон доскакали до своих отрядов. И нукеры Эзиза и сотня комиссара остановились, но не повернули назад. Лица обеих собеседников приняли обычное выражение. Они возобновили прерванный разговор. Эзиз заявил, что ради свержения большевистской власти он готов идти с любым союзником; войдет в союз даже с англичанами, если они вступят в Закаспий. Тогда Осипов отстегнул от ремня свой маузер и, протягивая его Эзизу, сказал:
— Эзиз-хан, это тебе от меня в знак дружбы.
Эзиз с волнением взял маузер и, не зная, чем отблагодарить новообретенного друга, немного постоял в раздумье. На взмыленном коне подскакал Кизылхан.
— Кизылхан, веди сюда коня! — приказал Эзиз.
Красновато-рыжий конь с белой меткой на лбу, круто изогнув шею, бил копытами землю. Эзиз вложил повод в руку Осипова и крепко пожал ее.
— Юсуп-бек, а это тебе мой подарок!
Осипов, расчувствовавшись, обеими руками сжал руку Эзиза. Он дал слово, что немедленно вышлет Эзизу мандат от Туркменского военного комиссариата с широкими полномочиями...
Враги расстались друзьями.
Глава двадцать восьмая
Весна еще только переходила в лето, а положение с хлебом в Теджене стало крайне напряженным. Население не получало и полуфунта хлеба на душу. Свирепствовали эпидемические заболевания, смертность росла. Контрреволюция делала главную ставку на голод. Это же являлось основной задачей и государств Антанты. Помогая атаману Дутову, организуя и вооружая басмачество, они стремились отрезать Туркестан от России и Кавказа, чтобы костлявой рукой голода задушить здесь советскую власть.
Чернышов ночи не спал в поисках выхода из небывало тяжелого положения. В эти дни он получил некоторую передышку: со стороны Ташкента стал понемногу поступать хлеб из продовольственных эшелонов, отправленных по распоряжению Сталина из Царицына. Пришел хлеб и на пароходах через Каспий. Правда, часть его захватили в Красноводске восставшие белогвардейцы, немало осталось его в Ашхабаде, но все же пятнадцать вагонов, около пятидесяти тысяч пудов зерна, дошло до Теджена. Это позволило Чернышеву несколько увеличить хлебный паек в городе и даже отпустить часть зерна для посева в аулы, беднейшим дейханам.
А тем временем благоприятная для посевов весна восемнадцатого года окрылила надежды дейхан. Зазеленели поля, появились съедобные травы — чеснок, ранняя лебеда. Дейхане, нахлынувшие зимой в город, начали понемногу возвращаться в аулы. С раннего утра до заката солнца копошились они на полях, делали грядки, закладывали бахчи, сеяли кунжут, а кто нашел семена, сеял и джугару. В начале лета заколосился и начал желтеть не взошедший в прошлом году ячмень, — можно было уже собирать созревающие колосья. В густой бахчевой листве появились дыньки — и они шли в пищу.
Теперь у дейхан не оставалось времени на долгие беседы в тени кибиток. Но тем оживленнее проходили беседы по вечерам. После дневной жары вечерами дул легкий ветерок. Полная луна разливала молочно-белое сияние. Месяца два тому назад дейхане только и думали, только и говорили о хлебе. Теперь беседы часто касались политики. Каждый по своему разумению давал оценку советской власти.
— Ба, ей-богу! Советская власть ни на какую власть не похожа. Кончился год, а она и не требует налога!
— Где там! Наоборот, — еще и кормит голодных!
— А кое-кому дает и зерно на посев!
— Все-таки я сомневаюсь.
— Почему?
— А кто у нее служит? Опять прежние люди: хромой мирза, волостной Ходжамурад...
Гандым, почесывая бок, возразил:
— Э, брат, не говори так! Есть и новые люди.
— Кто?
— А Иван, друг Артыка!
— Один Иван что?..
— А Тайлы-Таган? А Ашир, Мавы? Нет, теперь и наши люди сидят в управлении.
— Да, это не такие люди, как полковник. Они не брызжут слюной, а говорят так, словно в близком родстве с тобой.
— Что ни говори, а прежних порядков нет.
— Какие там прежние порядки! Ты скажи, молодец, как они спасали народ от голодной смерти!
— Вы меня послушайте! Я был у них в городе на собрании. Они не говорят «будь что будет», не приказывают, как начальники, а спорят о каждом деле и потом руки поднимают. За кого больше рук поднимется, на стороне того, считай, и правда. По-народному решают дела.
— Раньше было так в управлении: не сунешь стремянному или сторожу, так и дверей не увидишь. А теперь сидящие там встречают тебя, как родного брата.
— И Куллыхан такой?
— А что один Куллыхан? По-моему, и у него дорога под ногами не очень гладкая, не сегодня-завтра он тоже слетит со своего места.
Тут же среди дейхан сидел Ашир. Он иногда выезжал в аулы по поручению Ивана Тимофеевича,
