Артык посмотрел на плавное течение воды в канале и задумчиво сказал:
— ...но у меня нет доли в этой воде.
Ашир громко расхохотался:
— Ах, вон в чем дело... Ну, что ж, будь твой отец побогаче, и ты давно был бы женат (В те времена воду, как и долю земли, давали только женатым).
— Неужели и безбрежные земли господа бога и кипучие воды должны служить только баям?
— У кого нет собаки, у того нет и чашки для нее.
— Будем так говорить — никогда ничего не добьемся.
Выражение обиды и горечи на лице Артыка Ашир понял по-своему:
— Артык, у тебя получается, как в той пословице: если земля жестка, бык пеняет на быка. Разве я виноват, что ты своего не можешь добиться?
— Конечно... виноват и ты, и такие, как ты.
— Вот тебе на! Что же — я Мереду сказал, чтобы он не выдавал свою дочь за Артыка?
— Не сворачивай в сторону...
Ашир, бросив повод своего мерина, медленно подошел к Артыку и положил ему руку на плечо:
— Эх, друг, прячешь ты от меня свое сердце, кому же откроешь?
Артык некоторое время стоял, опустив голову, потом поднял глаза на Ашира. Ничего, кроме простодушия, на лице друга он не увидел и все же ответил ему гневными словами:
— Ашир! Когда надо состязаться в остротах — тебя словно наняли; когда надо кого-нибудь высмеять — язык у тебя словно колесо, пушенное под гору; когда надо упрекнуть — ты говоришь за двоих. Но вот когда подсчитывают паи на воду, когда назначают на арычные работы, когда устанавливают очередь на полив — у тебя, да и у всех вас, рты словно воском залеплены. Никто и не пикнет. Если бы мы были заодно, разве удалось бы утаивать от нас по сорок—пятьдесят паев воды на каждом арыке? Разве шест у мираба во время арычных работ удлинялся бы на наших участках и укорачивался бы на участке бая? Разве наши поля лежали бы в пыли, тогда как Халназар и другие поливают свои необъятные земли уже второй раз? Конечно, если мы по-прежнему будем покорно твердить: кто ударит меня, того пусть бог накажет, — то у нас не будет ни чашки для собаки, ни того, что кладут в чашку.
Ашир задумался и почесал за ухом. Не все еще ему было ясно, но в словах друга он почувствовал какую-то правду о неравенстве людей. Однако он не поддержал разговора и постарался отвлечь Артыка от горьких дум:
— Все, что ты сказал, Артык, верно. Однако не стоит тужить, все это как-нибудь уладится. Через два-три дня воду можно будет брать без очереди.
Артык не стал продолжать бесполезный спор, и друзья замолчали.
Жеребец нетерпеливо ржал, и Артык уже хотел вернуться домой. Но в это время, держа на плече кувшин из тыквы, легко ступая, к воде спустилась девушка. Поставив кувшин, она оглянулась по сторонам. Блестки солнца играли на серебряных украшениях ее вышитой шелком девичьей шапочки.
Странное волнение охватило Артыка, все мысли в голове сразу перемешались, потеряли ясность. Гнедой вертелся, тянул за повод в сторону от канала, а его хозяин не мог сдвинуться с места. Длинные косы девушки точно опутали ноги Артыку. Он стоял все так же, немного наклонив голову и как будто глядя вниз, на мутную воду канала, но косил глазами в сторону девушки и не мог оторвать от нее восхищенного взгляда. Ее черные лучистые глаза казались ему сияющими звездами.
Когда девушка нагнулась, чтобы зачерпнуть воды, позабывший обо всем на свете Артык не удержался от глубокого вздоха:
Ашир шепнул:
— Вот она, твоя Айна!
— «Твоя Айна...» — с грустной усмешкой повторил Артык, притягивая к себе за повод коня.
— А знаешь, Артык? Она пришла сюда не только за водой.
Артык ничего не ответил. Ашир продолжал:
— Конечно, она пришла сюда неспроста. Ей захотелось показаться своему милому.
Артык молчал. Но Аширу хотелось развеселить друга, и он воскликнул:
— Аллах!.. Да разве сердце юноши, который с утра видит себя в своей Айне (Игра слов: айна означает зеркало), может быть печаль? Такое счастье выпадает не всякому.
Артык невесело улыбнулся:
— Счастье, говоришь?.. Будь я счастливым, мой клочок земли при такой воде не лежал бы в пыли.
— А я, клянусь душой, был бы счастлив, если б меня любила такая девушка, не думал бы ни о каких делах.
— Не будет удачи в делах, не будет и Айны, — хмуро проговорил Артык.
Ашир не нашел, что возразить.
«Может, они хотят поговорить наедине», — подумал он вдруг и, взяв своего мерина под уздцы, тихо удалился.
Однако Артыку не удалось поговорить с девушкой — к каналу шли люди.
Между тем Айна легко вскинула на плечо свою тыкву и, еще раз взглянув украдкой на Артыка, пошла домой.
Артык глянул на удалявшуюся фигуру девушки, на воду, на своего коня и решительно дернул повод.
На обратном пути гнедой опять стал играть, но Артык не обращал на него внимания: думы об Айне вытеснили из головы и заботы о воде, и красавца коня. Перекинув повод через плечо, Артык шел, погруженный в думы. Вспомнились детские годы: как ходили они с Айной далеко за аул, выкапывали из земли луковицы тюльпана, собирали дикий лук в песках; как сидели рядышком в пыльной землянке и зубрили тексты корана под свист лозы, которую не выпускал из рук сердитый мулла; как бегали друг за дружкой, возвращаясь из школы, играли и ссорились.
В последнее время Артык стал смотреть на девушку влюбленными глазами. Даже имя ее, произнесенное чужими устами, вызывало в нем трепетное волнение. Ранним утром и поздним вечером ему хотелось видеть свою Айну, перекинуться с ней хоть словом. Но обычай запрещал видеться с девушкой, а тем более разговаривать с нею.
Однажды Артык встретился с Айной в безлюдном месте. Однако нужных слов не нашлось, они только нежно посмотрели друг на друга.
Думая об Айне, Артык и не заметил, как дошел до своей кибитки; он ввел коня в стойло и привязал к колышку.
Гнедой широкими шагами зашагал по кругу. Вот он остановился, поднял голову, понюхал сырой воздух. Побил о землю копытом, затем, навострив уши, громко заржал, завидев вдалеке коня.
Огненный взгляд гнедого, крутой изгиб его шеи снова заставили Артыка залюбоваться своим скакуном. Он взял стоявший у кибитки мешок с половой, подбавил сухой травы и все это понес к кормушке.
Из кибитки вышла миловидная круглолицая женщина лет пятидесяти, позвала молодого дейханина.
— Артык-джан, иди поешь, пока молоко не остыло.
— Иду, мать, — ответил Артык, похлопывая коня по спине.
Когда он, сидя у очага, с аппетитом закусывал, в кибитку вошла женщина из соседнего шалаша. Присев у порога, она стала разглядывать внутренность кибитки. Невольно вслед за нею повел взглядом вокруг себя и Артык.
Старый ковровый мешок с оборванными кистями, наполненный посудой, висел на женской половине, — казалось, кто-то выпятил там живот и раскинул руки. У той же стены притаился украшенный белой жестью сундук; на нем — пять-шесть выцветших одеял. По обеим сторонам решетчатой стенки в задней части кибитки уныло свисали два красных потрепанных чувала. Под ними распластались неопределенного цвета старые торбы. Две прокопченные папахи нашли себе место в углу на сучках деревянной подпорки. Противоположный угол занимали два больших чувала; на одном лежало сито, на другом — седло. У входа висели мотки черной веревки и тяжи из телячьей кожи. Передняя часть кибитки была застлана красной
