В голубых глазах Мавы отразился испуг.
Тыжденко, сказав, что Ашир пошутил, поставил вопрос на голосование, и когда все коммунисты подняли руки, Мавы не поверил своим глазам.
— Так я теперь кандидат Коммунистической партии? — удивленно спросил он и крикнул: — «Да здравствует наша партия!»
Дошла очередь до Артыка.
Прочитали его заявление, анкету, рекомендацию. Артык начал рассказывать свою биографию. Ему было легко говорить о своем происхождении, о детстве и первых годах юности. Но когда он дошел до того, как стал нукером Эзиз-хана, хмурая тень легла на его лицо. Не утаивая ни одного из своих неверных шагов, он с горечью заговорил о поре заблуждений, о днях, когда он состоял во вражеском лагере и боролся против советской власти в рядах нукеров «тедженского хана»...
Тыжденко хорошо знал, как мучает Артыка совесть. Видя, с каким искренним и глубоким раскаянием говорит Артык о своих ошибках, он посоветовался с членами бюро и вдруг обратился к собранию:
— Товарищи, всем нам хорошо известна биография Артыка Бабалы. Об его ошибках и о том, как он смывает черное пятно своей биографии, не раз говорилось на наших собраниях. Поэтому я предлагаю прямо перейти к вопросам. У кого есть вопросы к Артыку Бабалы?
Артык такого оборота не ожидал. Ему казалось, что он еще не до конца раскрыл свое сердце. Растерянно смотрел он на коммунистов, все еще не понимая, почему Тыжденко прервал его горькую исповедь.
Коммунисты хорошо знали и биографию Артыка, и то, с какой отвагой сражался он против белых и интервентов в рядах Красной Армии. Ашир лучше, чем кто-либо, понимал душевное состояние своего друга, и сейчас ему было жалко его. Артыку поставили только несколько вопросов с целью проверить, насколько успешно занимался он в кружке политграмоты. А Кулагин, кроме того, спросил:
— Артык Бабалы, почему вы хотите быть членом коммунистической партии?
Артык понял, что это серьезный вопрос, и стал неторопливо, обдумывая свои слова, отвечать на него:
— Может быть, это и неуместно, но я хочу сказать, что на правильный путь меня вывели наш командующий Иван Чернышов, полковой комиссар Алеша Тыжденко и другие товарищи. Большое им спасибо за это, я буду дорожить дружбой с ними всю жизнь... А товарищу Кулагину я отвечу так: вот я целые сутки провел в боевой обстановке с членом Реввоенсовета, товарищем Куйбышевым. Он бывалый революционер и большой человек, а в бою он был всегда впереди, в самых опасных местах, воодушевлял бойцов. Каждым своим словом, каждым шагом он показывал, что для него нет ничего дороже в жизни, чем то дело, за которое борется Коммунистическая партия и советская власть. И я понял, что мало быть командиром Красной Армии, мне надо стать таким же, как Иван Чернышов, как Тыжденко, как товарищ Куйбышев, — большевиком, коммунистом. В боях за родину, за рабочую и дейханскую советскую власть я хочу быть всегда впереди, вместе с вами, товарищи. Вот почему я прошу принять меня в партию, если достоин..
Артык умолк и склонил голову. Он не видел, как голосовали его товарищи, но почувствовал: открывается новая страница в его жизни. И какая волнующая страница!
Никогда еще не переживал он такого радостного волнения. Когда он вышел из вагона и пошел вперед уверенными шагами, темная ночь показалась ему наполненной светом. Словно он ступил на порог сияющего чертога, где все сверкало в лучах яркого весеннего солнца!
После разгрома под Айдином деникинцы были уже не в состоянии остановить наступление Красной Армии. Это наступление задерживало только работы по восстановлению разрушенного белыми железнодорожного полотна.
Штаб Чернышева, с одобрения Куйбышева, решил использовать временное затишье на главном фронте для нанесения удара контрреволюционным бандам Джунаид-хана. В Хорезмский оазис был направлен конный полк Артыка
Артык знал, что один из сотников Эзиз-хана — Кельхан, бежавший в свое время с фронта, давно нашел приют у ташаузского хана. Теперь его банды свирепствовали между Ташаузом и юным оазисом — Дарвазой. Артык неожиданным налетом окружил весь лагерь бандитов. Кельхан склонил перед ним голову:
— Артык, я сбился с пути, обещания, данного тебе, не выполнил. Ты волен пролить мою кровь. Но если ты простишь меня, всю остальную жизнь я отдам тебе.
У Артыка не было времени долго разговаривать с Кельханом, поэтому он сразу объявил ему свое решение:
— Ошибающегося можно простить и исправить. Но ты потерял совесть, ты изменил народу, а от изменника хорошего ждать нельзя. Если я сегодня прощу тебя, завтра ты можешь вонзить мне нож в спину. Все же я сам не буду расправляться с тобой, как это делал ты и Эзиз, — на это у меня нет права. За свои преступления ты будешь отвечать перед судом революционного трибунала.
Один из джигитов, особенно возмущенный насилиями, которые творила банда Кельхана, потребовал немедленного наказания главаря:
— Наш ответ — кровь за кровь!
Тыжденко раньше Артыка остановил его:
— Кто дал тебе право вмешиваться в распоряжения командира? Расправляться, как дикарь, — дело дикарей! Ты забыл, что ты боец Красной Армии?
После того как Кельхана отправили под конвоем в Ашхабад, к Артыку пришли жалобщики. У одного бандиты угнали баранов, у другого забрали верблюдов, у третьего дом разорили. Девушки, насильно уведенные из казахских селений, заливались слезами. Артык объяснил, что не может задерживаться для разбора жалоб. Он назначил в аульный совет своего представителя, приказал вернуть потерпевшим отнятый у них скот и имущество, отправить к родным увезенных бандитами девушек и двинулся с полком на Ташауз.
Джунаид-хан половину своих сил держал на восточномберегу Амударьи, где они вели бои с частями Красной Армии, наступавшими из Чарджоу, а с другой половиной отряда находился в Хиве. Артык встретился сним около Батырбента. Ошеломленный неожиданным ударом, Джунаид-хан с небольшой группой конников отступил в пески, надеясь пробраться в Афганистан. Услышав о бегстве хана, разбежались и все его банды. С частями Красной Армии, которые разгромили белогвардейцев в Каракалпакии под Нукусом, Артык встретился в Куня-Ургенче. Увидев впервые знаменитую семидесятиметровую башню возле мавзолея Шейх-Шерефа, он с удивлением подумал: «Как же это она стоит и не падает?» И спросил у старого дейханина:
— Отец, ты не знаешь, когда это выстроено?
— Кто знает! Говорят, миновала уже тысяча лет.
Тыжденко вмешался в разговор:
— Нет, отец, этой башне всего шестьсот лет. Артык недовольно посмотрел на комиссара и продолжал спрашивать старика:
— А кто строил?
Старик не успел ответить, как Тыжденко сказал:
— Кутлук Тимур.
— Алеша, ты отвечай, когда тебя спрашивают. Если никто из предков твоих здесь не жил, никто тебе об этом не рассказывал, откуда можешь ты это знать?
Тыжденко улыбнулся:
— Артык, ты сам говорил, что много знает тот, кто много видел, а не тот, кто много жил. Правда, я еще не много видел, но много читал.
Ответ комиссара задел за живое Артыка. Он подумал: «Эх, если б мне быть таким ученым, как он!..» Вместе они долго еще смотрели на суровый памятник прошлого. Артык подошел к башне и постучал по блестящим камням рукой:
— Сколько времени прошло, а как новая! Честь и хвала твоему мастеру!
Старик, вытерев слезящиеся глаза, пояснил:
