космических бурь.
Когда на Луну спустился первый космический корабль, астронавты никого не нашли – обнаружился только миллион ям. Вначале космонавты думали, что эти ямы – древние могилы людей, когда-то живших на Луне. Но при проверке выяснилось, что ямы были просто мыслями ни о чем.
Гур и его теория скуки
Из всех моих друзей у Гура больше всего теорий, а изо всех его теорий больше всего шансов оказаться правильной, конечно, у теории скуки. Теория скуки, по Гуру, гласит, что скука – это причина почти всех событий на свете: влюбленности, войны, изобретений, моющихся обоев. Девяносто пять процентов всего на свете – это чистая скука. К последним пяти процентам он относит, например, тот случай, когда его чудовищно избили в нью-йоркском сабвее два года назад, – его тогда ограбили два каких-то нефа. Они, конечно, тоже выглядели слегка скучающими, но гораздо больше – голодными. Эту концепцию он любит развивать во всех подробностях на приморском пляже, когда у него уже нет сил кидаться «фрисби» или лезть в воду. Я сижу и в тысячный раз слушаю его в смутной надежде, что сегодня наконец и на наш пляж придет какая-нибудь отвязная телка: не то чтобы мы хотели к ней пристать, но нам хоть будет, на что пялиться.
Последний раз мне довелось выслушивать теорию Гура неделю назад, когда пара ментов поймала нас на Бен-Егуде с полной обувной коробкой травы. «Большинство законов тоже происходит от скуки, – объяснил им Гур, пока мы ехали в полицейской машине. – Но это о'кей, потому что это делает нашу жизнь интереснее: те, кто нарушает законы, нервничают, что их поймают, и это помогает им убить время. А полицию буквально прет, потому что, когда нарушают закон, время так и бежит. Поэтому на принципиальном уровне у меня нет проблемы с этим задержанием. Я только одно затрудняюсь понять: зачем вам понадобилось цеплять на нас наручники?»
«Заткнись!» – рявкнул на него мент в солнечных очках, сидевший вместе с нами сзади. Было видно, что ему не слишком-то улыбается перспектива явиться в отделение с двумя придурками, которые курят траву, потому что у них кончились деньги на пиво, а не с каким-нибудь серийным насильником, или террористом, или хотя бы грабителем банков.
От допроса мы с Гуром получили массу удовольствия, потому что в участке был не только кондиционер, но еще и симпатичная полицейская, просидевшая с нами несколько часов и даже сделавшая нам кофе в пластиковых стаканчиках. А Гур изложил ей свою теорию войны полов и сумел рассмешить по крайней мере дважды. И вообще все было просто сказочно, кроме одного, слегка напрягшего нас момента, когда какой-то полицейский, насмотревшийся сериалов, вдруг вошел в комнату и захотел нас обоих отдубасить. Но мы ловко выкрутились – признались во всем еще до того, как он успел к нам подойти. Я тут пересказываю только самые занимательные куски, и кажется, что все происходило очень быстро. Но на самом деле бумажная волокита закончилась уже ночью. Тогда Гур позвонил Орит, которая была его подругой почти восемь лет и только в последние полгода наконец поумнела, бросила его и нашла себе парня понормальнее. Она тут же приехала в отделение, чтобы освободить нас под залог. Приехала одна, без своего парня, и все время давала понять, что ей опять приходится возиться с Гуром и что это ее просто бесит. Но на самом деле по ней было ясно, что она рада его видеть и ужасно соскучилась. Когда она освободила нас, Гур хотел пойти выпить с ней кофе или еще что-нибудь в этом роде, но она сказала, что ей надо бежать, потому что она работает в ночной аптеке, и что как-нибудь в другой раз. Гур сказал, что он все время звонит ей и оставляет ласковые сообщения на автоответчике, но она никогда не перезванивает, и ему удается повидать ее, только если его задерживает полиция. Она ответила, что пусть он лучше не звонит, потому что ничего у них не выйдет, и из него самого тоже ничего не выйдет. Он продолжает все время тусоваться с людьми вроде меня и ничего не делает – только ест шаурму, курит косяки и пялится на девушек, а я совсем не обиделся, потому что она сказала все это с искренней симпатией и, кроме того, она была права. «Я уже совсем опаздываю», – сказала она, залезла в свой «жук» и уже потом, тронувшись с места, помахала нам из окна.
Мы молчали всю дорогу, пока шли по Дизенгоф из участка домой – для меня-то это вполне нормально, а вот для Гура большая редкость. «Скажи мне, – спросил я, когда мы дошли до угла моей улицы, – этот самый парень, который с Орит, – хочешь, мы его отлупим?» «Брось, – пробормотал Гур, – он, в общем, неплохой мужик». «Я знаю, – ответил я, – но все-таки, если хочешь, можно ему надавать». «Нет, – сказал Гур, – я, наверное, сейчас прихвачу твой мотоцикл и поеду посмотреть на Орит в аптеке», «Без проблем», – сказал я и отдал ему ключи.
Мы часто развлекались подобным образом – ходили смотреть на Орит, когда она работала в ночную смену. Честно говоря, с теоретической точки зрения прятаться в течение пяти часов за каким-нибудь кустом, чтобы посмотреть, как девочка стучит по кассе и раскладывает парацетамол и ватные палочки по пакетикам, можно только от скуки. Но почему-то, когда речь шла об Орит, все теории Гура вдруг отказывали.
Груди восемнадцатилетней
«Нет ничего лучше, чем груди восемнадцатилетней, – сказал таксист и побибикал какой-то девушке, которой хватило наивности обернуться. – Уж поверь мне: помацаешь одну-две в день – и лысины у тебя как не бывало. – Он засмеялся и потрогал себя там, где когда-то были волосы. – Ты не думай, у меня двое детей ее возраста, и если б моя дочка встречалась с каким-нибудь козлиной моих лет, уж не знаю, что бы я с ней сделал. А только ничего не попишешь: такова уж человеческая натура, уж такими Господь нас сделал, разве нет? Так что мне, стыдиться? Вон, вон на ту посмотри! – Он побибикал девушке с плейером, которая продолжила идти своей дорогой. – Сколько б ты ей дал, шестнадцать? Ты смотри, какая задница! Скажи честно, разве ты бы ей не засадил? – Он бибикнул еще раз и только тогда сдался. – Эта вообще ничего не слышит, – объяснил он мне. – Из-за кассеты. Мамой клянусь, посмотришь на такую, так даже не знаешь, как к жене вернуться».
«Ты женат?» – спросил я, изображая осуждение. «Разведен, – пробормотал водитель и попытался сохранить в зеркале еще кусочек той девушки с плейером. – Поверь мне, даже и не знаешь, как помыслить о том, чтобы к жене вернуться». По радио передавали грустную песню Поликера. Водитель пытался подпевать, но слишком хорошее настроение мешало ему удерживать ритм. Он переключился на другую станцию, но там нас снова ждала печальная песня – Шломо Арци. «Это из-за мерзкой истории с вертолетами, – объяснил он мне, будто я свалился с Марса. – Из-за тех геликоптеров, которые столкнулись в воздухе, слыхал? С утра передали в новостях». Я кивнул. «Теперь расстроят нам радио на всю смену. Мамой клянусь, только репортажи и тоска». Он остановился на переходе, пропуская высокую девочку с корсетом для выпрямления спины. «Эта тоже ничего, а? – сказал он с некоторым сомнением в голосе. – Может, еще год-два, и я бы ей засадил». А потом на всякий случай побибикал ей тоже. Он все переключал станции, пока не остановился на каком-то репортаже с места катастрофы. «Возьмем, например, меня, – заметил он. – У меня сейчас сын в армии, в боевых частях. От него два дня ни слуху, ни духу. Так уж если я говорю, что при этих трагедиях надо ставить что-то легкое по радио, то ко мне ни у кого не может быть претензий, а? Я тебе говорю, ни зачем вгоняют людей в панику. Подумай о его маме, моей бывшей жене, как она слушает все эти песни Шломо Арци про то, как он трахает женщину своего друга, погибшего на войне. Поставили бы ей что- нибудь успокаивающее! А давай, – он вдруг коснулся моей руки, – а давай позвоним ей, подействуем ей на нервы!» Я ничего не ответил, слегка напуганный его прикосновением. «Алло, Рона? Как дела? – Он уже кричал в телефон. – Все в порядке?» Он подмигивал мне, сладострастно тыча пальцем в сторону крашеной блондинки, стоящей вместе с нами на светофоре. «Я волнуюсь из-за Йоси, – ответил чуть напряженный голос на другом конце провода. – Он не позвонил». «Как он позвонит? Он в армии, на поле боя. Ты что думаешь, у них там, в Ливане, есть телефонные карты?» «Не знаю, – сказала женщина. – А только у меня плохое предчувствие». «С ней не соскучишься, с ней и с ее предчувствиями, – снова подмигнул мне водитель. – Я тут как раз говорю пассажиру, что, насколько я тебя знаю, так ты всегда беспокоишься». «А ты что, не беспокоишься?» «Нет, – засмеялся таксист. – И знаешь, почему? Я ведь не такой, как ты, я ведь слушаю, что говорят по радио, а не только грустные песни между репортажами. А по радио сказали, что эти парни в геликоптерах были десантники, а наш Йоси вообще в пехоте. Так чего мне волноваться?» «Они сказали – 'и десантники'», – пробормотала Рона. – Это не значит, что больше никого не было». Несмотря на плохую связь, я слышал, как она плачет. «Сделай мне одолжение: есть какая-то «горячая линия» для родителей, куда можно позвонить. Позвони им, спроси про него, пожалуйста, ради меня». «Нет, я тебе говорю, – заупрямился водитель. – Они сказали – «только десантники». Не буду я звонить, чтобы меня
