общая награда для детективов Наутилуса и Райдера из специальной команды, известной под названием ПСИ, или психопато… логическо и социо… социолого… Черт возьми, язык сломать можно. Давайте я просто скажу, что эти двое прекрасных джентльменов обеспечивают нам то, в чем не может сравниться с Мобилом ни один из городов по качеству его…
Мэра снова унесло в очередной полет самовосхваления, изрядно потакаемого средствами массовой информации. Их представители – репортеры, фотографы, видеооператор из «Мобил Реджистер» – толпились сбоку. Я заметил пристально смотревшую на меня женщину-репортера с «Канала 14». Когда наши с ней глаза встретились, она улыбнулась и перевела взгляд на мэра. Я вспомнил ее имя – ДиДи Денбери. Стройная блондинка среднего роста, с несколько крупноватыми чертами лица и большущими глазами. Когда мы с Гарри ненадолго попали под вспышки обращенных на нас камер, Денбери оказалась ближе всех ко мне, а ее микрофон – ближе других к моему лицу. Ни тому, ни другому я особого значения не придал.
Понадував щеки еще пару минут, мэр оглядел зал и нашел взглядом нас – сидевших рядом стройного блондина и крупного чернокожего брюнета с квадратными плечами.
– А сейчас я хочу представить вам детективов Гарри Наутилуса и Карсона Райдера. Подойдите получить свои награды, офицеры.
Раздались аплодисменты., Я шел к трибуне за горчично-желтым костюмом Гарри. На нем еще была бледно-лиловая рубашка и красный галстук. Гарри любил цвет в одежде, но это вовсе не означало, что у него был вкус. Мы поднялись на трибуну, пожали руку мэру и получили свои значки. Снизу кто-то крикнул:
– Задержитесь для снимка.
Я слегка наклонил голову, решительно выдвинув вперед челюсть, и принял максимально эффектную позу Непримиримого Борца с Преступностью. Засверкали вспышки. Я приколол свой значок на грудь и уже было направился с трибуны, но тут перед моим лицом сам собой всплыл микрофон. Несмотря на увещевания Гарри, я не смог отказать себе в том, чтобы прильнуть к нему на пару слов. – В первую очередь я хотел бы поблагодарить Академию…
Микрофон взвыл так, будто по листу металла врезали кувалдой. Все начали морщиться, некоторые пригнули головы. В центре зала перепутанный официант уронил поднос с посудой, и осколки фарфора разлетелись далеко по полу. Гарри глухо зарычал, вонзил свой палец мне в поясницу и вытолкал с трибуны, не давая насладиться мгновениями моего триумфа.
Глава 2
Фотографии с приема у мэра появились в газетах на следующий день, во вторник. Была не моя смена, и я смог увидеть снимки только в среду, когда пришел пораньше, чтобы немного разгрести накопившуюся бумажную работу. Какой-то остряк вырезал фото и приклеил его скотчем к моему креслу, снабдив подписью: «Супердетектив спешит на помощь».
На снимке я и Гарри с приколотыми почетными знаками, между нами мэр. У Гарри под выступающими, как отвал бульдозера, усами угадывается намек на улыбку. Я в своей позе Непримиримого Борца с Преступностью выгляжу как нечто среднее между Коттоном Мэзером[2] и Дадли Справедливым.[3] Покачав головой и мысленно дав себе зарок никогда в жизни больше не получать наград, я принялся читать текст.
«ЧЕСТВОВАНИЕ ОФИЦЕРОВ ГОДА. Мэр Лайл Эдмундс на ежегодном чествовании лучших на утреннем приеме в мэрии вручил детективам полиции Мобила Гарри Наутилусу (слева) и Карсону Райдеру (справа) награды «лучший офицер года». Наутилус и Райдер являются членами элитного подразделения отдела психопатологических и социопатических исследований, сокращенно ПСИ, полицейского управления Мобила и являются авторитетными специалистами в области расследования серийных убийств и других преступлений на почве психических расстройств…»
– Ну и что ты об этом думаешь? По-моему, нормальный ракурс, – услышал я позади медленный и тягучий, как патока, голос. Я повернулся, чтобы встретиться с ехидной улыбкой Тома Мейсона, точнее с тем, что его сморщенному, словно сушеная груша, лицу удалось изобразить. – Здесь у тебя такое интересное выражение лица, Карсон. Мне кажется, ты называешь его «значительное».
Я почувствовал, что краснею, как школьник, застуканный за разглядыванием порножурнала, и положил газетную вырезку на стол. Том сказал:
– Мы получили от 911 сообщение о трупе в мотеле «Уютные хижины». Мне кажется, это дело немного странное, а может, и не немного. Я только что связался с Гарри, Он уже направляется туда.
Я поднялся и потянулся за своей спортивной курткой.
– А в чем странность, Том?
– Звонивший не очень хорошо говорил по-английски; разберетесь на месте сами. Медэксперт уже там, люди из суда едут. Я всем говорю, чтоб не беспокоились, потому что посылаю офицеров года. Можешь не сомневаться, им будет очень приятно.
«Уютные хижины» оказались захиревшим мотелем с дюжиной небольших домиков, разбросанных в тени деревьев на четырех-пяти акрах земли. Когда-то, в 70-е, это место, вероятно, выглядело очаровательно, но разрастающийся город пустил свои метастазы и сюда: теперь домики были опутаны сетью пешеходных дорожек, ведущих к барам и автостоянкам «Мы заботимся о вас». В настоящее время услугами «Уютных хижин» пользовались в основном парочки для интимных встреч либо мужчины, желавшие предложить своим нанятым партнершам нечто лучшее, чем просто заднее сиденье автомобиля. С подъездной дорожки я увидел Гарри, который заходил в первый домик с неоновой вывеской «Офис» в окне, и нажал на сигнал. Гарри задержался в дверях и обернулся.
– Что случилось? – прокричал я.
Гарри покачал головой, будто не находя слов, и, указав в сторону самого дальнего домика, зашел в офис Я направил машину к указанному коттеджу. Перед ним уже стояли автомобили медицинской службы, судебных экспертов и патрульная машина, к крылу которой, вытирая носовым платком лысину, прислонился офицер Лейтон Уитроу. Я остановился рядом с ним и вылез из машины. День был очень жарким, и от первого же глотка воздуха без кондиционера я едва не рухнул на колени.
– Что произошло, Лейтон? – задыхаясь, выдавил я.
Он кивнул в сторону домика:
– А ты лучше сам загляни внутрь, Райдер. Они там уже готовы петь «С днем рожденья».
– С днем рожденья?
Уитроу отвернулся и принялся следить за движением на шоссе, будто это его сейчас интересовало больше всего. Я пошел к домику: он был квадратным, метров шесть на шесть, оштукатуренным и нуждался в покраске. В дверях, спиной ко мне, стоял коронер Уэйн Хембри. Это был лысеющий тридцатишестилетний брюнет, еще более поджарый, чем участвующая в гонках борзая. Он обернулся на звук моих шагов, на его круглом лице застыла грустная улыбка.
– Из-за такого, вот мне теперь трудно будет ужинать при свечах, – сказал он, отступая в сторону, чтобы я смог заглянуть в комнату.
Свечи. Там их были десятки. На полу, на потрепанной мебели, на прикрученном болтами телевизоре. Свечи разные – квадратные, восьмиугольные, треугольные, в виде трубок. Некоторые, видимо, были с ароматизатором, и в воздухе висела сложная смесь запахов. Маленькие свечи догорели до лужиц воска, тогда как большая часть толстых и высоких еще пламенела яркими точками в сумраке комнаты.
В трех метрах от нас посреди комнаты на красном покрывале кровати лежало тело обнаженной женщины, усыпанное увядшими цветами. Глаза ее были огромными и белыми, словно выплеснувшимися из глазниц, с маленькими, похожими на червячков, зрачками посредине.
– Боже праведный, – прошептал я, удивляясь, как это глаза могли выглядеть подобным образом. Когда я подошел ближе, стал понятен этот жуткий эффект: ее глазницы заполнял белый расплавленный парафин, а сгоревшие фитили свечей выглядели как зрачки. И эти фитильки сейчас смотрели на меня. Губы с размазанной красной помадой были безвольно приоткрыты и будто застыли в немом вопросе «Почему я?».
Хембри передал фотокамеру судебному эксперту, кивнул мне, приглашая следовать за ним, и, осторожно переставляя ноги между свечей, словно босиком по битому стеклу прошел к телу.
Ее скрещенные на груди руки были едва видны из-под роз, лилий и еще каких-то неизвестных мне цветов. На большинство пальцев, включая большие, были надеты дешевые кольца. Контраст этому
