также помнит, что Марсден был очаровательным молодым человеком, твердо считавшим себя непризнанным гением. И который, уходя вечером домой, возможно, питался там клопами.
– Узнайте, что он может сказать о психическом состоянии Гекскампа.
Денбери изливала на старика свои познания во французском, а я чувствовал себя полным идиотом. В Мобиле в подобном случае я бы следил за глазами, мимикой и жестами отвечающего человека, чтобы понять его реакцию на отдельные слова и фразы. Сейчас же такой возможности у меня не было, поэтому я вслушивался в голос Денбери, французский вариант которого напоминал мелодичный звук горного ручья, перекатывающего мелкие камешки.
–
В комнату вошла мадемуазель Бадантье, и стук ее высоких каблуков по деревянному полу был похож на последовательно раздающиеся выстрелы.
–
– Нас гонят отсюда в три шеи, – переводила мне Денбери. – Она считает, что мы утомляем ее брата.
Я поднял вверх два пальца.
– Пара минут, – попросил я у Мими. – Пожалуйста.
Женщина скрестила руки на груди и прорычала:
Это
Я взглянул на старика.
– Еще партию? – спросил я, показывая на нашу шахматную доску. – Шахматы, месье Дюшам?
Глаза старика загорелись радостью.
–
– Мими, – мягко сказал старик. Она замерла и повернулась к нему. Он взглядом указал на дверь. –
Она сверкнула на меня глазами и бросила несколько слов по-французски, но прозвучало это вовсе не как ручеек по камешкам, а как обрушившийся на мою голову камнепад.
– Она вернется через десять минут, – перевела Денбери. – Поторопитесь.
Марсель обновил расстановку на столе, добавив ко всей этой белиберде еще штопор и пустую раковину от улитки. Он заглянул под стол и проверил, нет ли там еще одного паука. Не обнаружив там ничего, он пошел белым пером. Я отреагировал на это наперстком. Он хмыкнул.
– Не раздражайте его. Поиграйте корректно хотя бы пару минут.
– Задавайте вопросы, Денбери. И налейте ему еще вина.
–
– Вот, блин, – возмутилась она.
– Что такое?
– Он хочет, чтобы я раскурила эту чертову трубку.
– Ну так раскурите ее. Вас что, в школе этому не учили?
Денбери состроила гримасу и принялась за дело. Она пыхтела, кашляла, давилась дымом, обливаясь при этом ручьями слез.
– Запах как в преисподней, черт возьми, – выдохнула она. – А на вкус как жареная веревка. – Когда табак наконец обрел нужный жар, она поднесла трубку к его лицу.
Он замахал ладонью, подгоняя дым к своему носу.
– Ах,
Пока мы с Марселем обменивались ходами, перемещая кнопки; перья и ракушки по всей поверхности стола, Денбери поддерживала со стариком беглый диалог, стараясь в переводе для меня ничего не упускать. Она деликатно не задавала вопросов, пока Марсель думал над ходом, а приберегала их на тот момент, когда он снимал одну из моих фигур и становился при этом более словоохотливым. Это было идеальное использование ситуации, вероятно, в равной степени полезное как для репортера, так и для копа.
Я слушал, задавал встречные вопросы, одновременно стараясь определить старшинство предметов на столе и надеясь оставаться в игре достаточно долго, чтобы Денбери успела задать свои вопросы. Мы, что называется, вошли в ритм, как в танце, и находились сейчас на таком уровне взаимопонимания, какого нам иногда удавалось достичь с Гарри, когда наперед знаешь, как будет действовать твой партнер даже в абсолютно тупиковой ситуации.
Я двинул вперед металлическое перо для ручки, а Денбери продолжала тихо переводить:
– Он говорит, что в работах Гекскампа была голая жизненная сила, но в них не было искусства. Он скорее был иллюстратором, нежели художником. Гекскамп не способен был осознать собственную ограниченность и всех критиков называл лжецами и завистниками.
Мое перо набросилось на его солонку. Денбери слегка запиналась, стараясь быть точной.
– Гекскамп воображал себя
Старик что-то буркнул, сомкнул в кольцо указательный и большой пальцы левой руки, а указательным пальцем правой стал тыкать в него. После нескольких таких движений он левой рукой схватил свой правый палец, хихикнул, издав высокий резкий звук, после чего что-то добавил на словах.
Я отразил выпад его скрепки своей пуговицей.
– Переводите же, Денбери.
– Гекскамп был рабом, хм, женской вагины. На публике он делал вид, что доминирует над женщинами, но в интимной жизни хотел, чтобы они доминировали над ним.
– Откуда Марсель об этом знает?
Денбери перевела ему мой вопрос. Марсель коротко ответил, одновременно быстро сжимая и разжимая руки. Я разобрал слово
– Это Париж, здесь сплетничают все, – постарался я угадать его ответ.
Денбери ухмыльнулась.
– Черт. Вы учите язык прямо на лету.
Марсель двинул книжечку со спичками по кругу. Я перепрыгнул ее пипеткой. Он прошептал
– Он говорит, что обаяние Гекскампа, его слова, его прекрасное лицо привлекали женщин, как бабочек на огонь Но все эти женщины всегда обжигались.
Ракушка от улитки Бадантье сбила мой огарок свечи.
– О Гекскампа? – уточнил я.
–
Денбери подскочила за бутылкой и долила его бокал, продолжая переводить.
– О другую женщину; она позволяла новым женщинам задержаться возле него не более чем на несколько дней в качестве новых игрушек, а затем отправляла их паковать вещи. Это была женщина, которая сама притягивала Гекскампа, как бабочку. Он любил ее огонь и стремился к нему. Она держала его сердце в своих руках, поочередно то целуя, то кусая его. Это сводило его с ума от желания.
Я снял его ластик своей пуговицей. Денбери замерла, повернув голову и напряженно прислушиваясь.
– Кажется, шум лифта. Но десять минут еще не прошли.
– Возможно, метрические минуты у них короче. Спросите про женщину. Кто это была?
Он поставил свой наперсток за моей катушкой и смахнул ее со стола. Мои фигуры стремительно исчезали. При этом он обменялся с Денбери несколькими фразами.
– Она была из крута друзей Гекскампа. Туда входило несколько студентов и несколько человек просто из числа парижских бродяг. Они врывались, как цыгане, воровали, все что могли, а потом разлетались, как
