увидел перед глазами стволы двенадцатого калибра… Я затряс головой, прогоняя видение.
– Я подумал, – сказал Гарри, – что нужно взглянуть, кто это нарушает мою небольшую славную прогулку по природе. Потом я увидел в воздухе эту чертову посудину…
Прошло всего два полных дня, а контуры происшествия уже начали расплываться. С моими руками все было не так плохо – точнее, должно было стать, когда отрастут ногти. Порез от ножа в бедре ощущался так, словно кто-то вшил туда пчел. В больнице мне выдали палочку, но я оставил ее в машине: от нее больше мороки, чем пользы. Я поднялся, опираясь о стол.
Рука Эйвы протянулась к моей.
– Ты в порядке?
– Хочу прислониться к перилам. Задница совсем онемела.
Она сжала мою руку, и я заглянул ей в глаза. Они выглядели здорово: чистые, светлые и зеленые, как море в солнечную погоду. Она подмигнула, и сердце у меня екнуло. Я похлопал ее по руке и захромал к поручням веранды. На столе защебетал мой идиотский сотовый. Не стоило тогда вытаскивать его из сумки со льдом.
– Послушаешь, Гарри?
– Наверное, еще один проклятый репортер, – ответил тот. – Или Скуилл хочет снова стать хорошим.
Хоть я и не использовал записанную кассету, Скуилл заметно поблек. Его отстранили от ведения всех расследований и присвоили звание «связующее звено с прессой» – пресса эта, видимо, была его достойна. Сейчас он по-новому переделывал историю и уже звонил раньше. Признаваясь, что Барлью его одурачил, – такая вот незадача! Звучало это патетически, но таков уж Скуилл.
– Дом Райдера, – сказал Гарри в трубку. – Алло? – Он посмотрел на телефон, потом на меня и пожал плечами. – Никого. Наверное, неправильно набрали номер.
Он швырнул телефон на стол и заковылял в кухню, чтобы насыпать в тарелку еще орехов. Я прислонился спиной к перилам. Эйва стояла рядом, облокотившись на деревянные поручни и молча глядя на залив. Небо было безоблачным и синим. Низко над волнами летела плотная вереница пеликанов.
– Когда ты стояла здесь в первый раз, – сказал я, – ветер очень плотно прижимал твою одежду к телу. И в голове моей витали сладострастные мысли.
Она убрала с глаз прядь волос.
– Кажется, что это было так давно.
– Это ты о моих сладострастных мыслях? Странно, мне казалось, что я мог бы припомнить парочку прямо из сегодняшнего утра.
– Я твердо намерена вести трезвый образ жизни. Но лучшую часть меня гложет страх. Боязнь себя самой.
– В тебе было полно призраков. Некоторых ты выдумала, но большинство были реальными.
Она кивнула, отхлебнув имбирного ситро.
– Я говорила с доктором Пелтье. Теперь все будет по-другому. Совсем по-другому.
Клэр занималась примирением с собственными демонами, не желая больше никому их демонстрировать. Я разговаривал с ней вчера вечером и знал, что сегодня она собиралась встречаться с адвокатом, специализирующимся на бракоразводных процессах. Мне очень хотелось посмотреть, как она будет выглядеть, когда освободится от Зейна. Возможно, ее глаза станут еще более синими?
– Ты идешь сегодня вечером на собрание? – спросил я.
– И сегодня, и завтра, и послезавтра. Я делаю все, что говорит Медведь. Мне нравится там. Когда я выхожу оттуда, то чувствую себя легче, словно летаю. – Она поставила стакан и встала на цыпочки, чтобы слегка прижаться своими губами к моим. Я услышал шум раздвижной двери: на веранду вернулся Гарри.
– И что я вижу? – сказал он.
Я запнулся, прогоняя в голове несколько комбинаций слов.
– Целуются и милуются? – попробовал я наудачу.
– Черт! – сказал он, выкатывая глаза в притворном шоке. – Мальчик наконец-то хоть раз попал.
Я сразу же хотел огорчить его следующим высказыванием, но снова зазвонил телефон. Гарри поставил тарелку с арахисом на стол и поднял трубку.
– Дом Райдера. Уф-фу. Да, он здесь рядом. Да, мэм, подождите секундочку. – Гарри посмотрел на меня. – Это доктор Праузе, Эванжелин Праузе.
Я кивнул. Гарри принес мне телефон. Я повернулся лицом к морю и поднес трубку к уху.
– Карсон? Это Эванжелина Праузе. – Ее голос стал тихим. – Мне очень жаль, Карсон. Боюсь, что у меня для вас плохие новости. Ужасные новости.
– Господи, что случилось?
Ее голос дрожал.
– Я о Джереми, Карсон. Он умер… покончил с собой. Он повесился.
Я слышал слова, но не мог вникнуть в их смысл.
– Джереми? Нет, этого не может быть…
– Прошлой ночью. Или сегодня рано утром. Он оставил записку. Она адресована вам.
– Я не могу в это поверить, это какая-то ошибка. Мой брат никогда бы…
– Хотите, я прочту вам эту записку, Карсон? Хотя не должна этого делать, она очень личная. Я могу прислать ее по почте.
Я набрал побольше воздуха и дал ему выйти из груди.
– Да, давайте. Пожалуйста, прочтите ее.
Звук разворачивающейся бумаги. И приглушенный голос Эванжелины:
– «Дорогой Карсон, прости меня. Я не знал, что он пришел за твоей женщиной. В этой части моя интерпретация материалов была ошибочной. Я был уверен, что он хочет другую, следующую по очереди, Пелтье. Не знаю, будет ли для тебя иметь значение мое покаяние, но думаю, что будет. Я надеюсь на это. Люблю тебя сейчас и всегда, Джереми». Вот и весь текст, – тихо сказала она. – Мне очень жаль.
Я стоял в своем доме, висевшем в воздухе над островом, смотрел на полосу прилива и осмысливал звонок Эванжелины. Внезапно пришло откровение, и солнце, казалось, осветило мир сразу со всех сторон. Одновременно исчезли тени. Вода накатывала, как громадный зеленый ковер, ослепительно белел песок. Я посмотрел на Эйву и Гарри и, увидев в их глазах тревогу, показал поднятый большой палец: все нормально, все в полном порядке. Чем больше я пытался сдержать улыбку, тем шире она расплывалась на моем лице. Я снова поднес трубку к уху.
– Ты сделал все почти идеально, Джереми: и интонации, и ритм… Но доктор Праузе никогда не выступала под именем Эванжелины.
В трубке повисла тишина.
– Она называет себя Вэнжи, – сказал я. – Всегда просто Вэнжи.
Я пытался услышать какое-то подтверждение присутствия брата на другом конце провода. Вдалеке шумели волны, в лицо дул бриз. Я ладонью прикрыл одно ухо, ко второму прижал трубку и напряженно вслушивался в тишину. На какую-то долю мгновения ветер затих, волны бесшумно замерли на бегу. Я закрыл глаза и смог распознать малейший намек на дыхание, близкое, как кровь в моих венах, и далекое, как сожженные годы: я услышал быстрое дыхание испуганного ребенка, одного в полной темноте. Мой голос произнес:
– Я люблю тебя, брат.
И я повесил трубку, оборвав связь с прошлым. По крайней мере, до завтра.
Благодарности
«Почему бы тебе не оторваться от составления рекламных текстов и не написать роман?»
Фраза, брошенная мне женой Элейн после очередной недели моего каторжного труда в качестве копирайтера, и привела, собственно говоря, к появлению этой книги. Свою благосклонную поддержку мне оказывали и дети, Аманда и Джон, которые мирились с разбросанными по дому страницами рукописи, моими причитаниями по поводу куда-то запропастившихся ручек и авторитарным захватом компьютера, когда мне в голову приходила стоящая мысль.
Группа критики художественной литературы Объединения писателей Цинциннати помогла мне понять,
