без пищи. — Он покачал головой. — Прости меня, дорогая, я не хочу тебя пугать. Я, должно быть, ошибаюсь, иначе и быть не должно. Не известен ли тебе подобный недуг, встречающийся среди твоего народа?
Я опять улыбнулась:
— Разве что безумие. А я, когда последний раз проверялась, была вроде бы в здравом уме, как и обычно.
Он поймал меня, заключив в свои крепкие объятия, и прижал к себе так сильно, словно боялся, что меня у него заберут.
— Ладно, сердце мое. Давай вернемся к костру, а то это заходящее зимнее солнце вовсе не греет. Быть может, я слишком сгущаю краски. Ты продрогла и утомилась — возможно, это всего лишь игра твоего воображения. Пойдем.
Но когда мы вернулись, то увидели, что Релла с Джеми свежуют оленью тушу, чуть подальше от поляны. Тут-то мне и стало не по себе.
Словами я тут ничего не выражу, потому что тогда и слов-то никаких не было. Только чувства, яркие, как свет после грозы, и бессвязные мысли, словно тени на глубоком пруду...
Я ощущала страстное стремление к нему: долгие годы я не видела его, не слышала даже его голоса. Подступило чувство одиночества: пусть я не представляла, куда мне отправиться и где искать его, но знала, что должна быть с ним, знать, что он жив, здоров. По ночам я парила высоко в поднебесье: искала, высматривала — но все же боялась покинуть пристанище, которое сама себе соорудила.
Мысль о нем вызывала в уме вереницу ярких чувств: радость, семья, дом... Но его не было со мной, и это казалось тяжкой раной, что источала горе и скорбь. Я нуждалась в нем, мне нужно было видеть его рядом. Мир меняется, катится туда, где не видно ни проблеска света. Я не могла больше полагаться даже на своих соплеменников. Я видела, как они вступают друг с другом в схватки, видела смерть, что потрясла меня до глубины души и пригасила даже огонь моего сердца.
Там, где должно быть спокойной воде, я видела тернии, и странное чувство взметнулось кроваво- черной пеленой, словно лютая зима поглотила разом и жизнь, и свет. Мне был нужен он — наставник, друг, отец... Мне нужно было слышать исходившие от него звуки, что находились за гранью понимания, но казались такими близкими, близкими...
Глава 6
ИСЦЕЛЕНИЕ
Майкель
Несчастный безумец — мой господин — сидел в своей постели. Он все еще крепко спал, но на этот раз смеялся во сне, и это говорило об улучшении. Последние два раза он просыпался по утрам с душераздирающим криком, подымая на ноги не только тех, кто был к нему приставлен, но и весь дом. Когда я подошел, чтобы разбудить его, он не стал сопротивляться, как делал это обычно, а расслабился у меня в руках и продолжал посапывать, так и не просыпаясь. Я даже понадеялся, что он пошел на поправку.
Я был целителем в Гундарской гильдии с тех самых пор, как открыл в себе силу целителя. Ему тогда было тридцать пять, а мне едва перевалило за двадцать. За последние четырнадцать лет я был свидетелем произошедших с ним перемен, чему причиной была его связь с магистром Берисом из школы магов — связь эта пагубно повлияла на него. Многие годы я добровольно закрывал на все глаза, однако во время путешествия к Драконьему острову истина стала очевидна: душа Марика порабощена ракшасами. Я намеревался оставить его после возвращения, да так бы и сделал, не вздумай он померяться силами с самим повелителем драконов, понадеявшись на поддержку демонов. Не знаю точно, что там между ними произошло, но когда охранники принесли его на корабль, потерявшего рассудок и беспомощного как младенец, я понял, что не смогу бросить его.
Не будь у нас плодов лансипа, он бы не выкарабкался. Я, разумеется, слышал и знал о подобных вещах, однако всегда считал, что это не более чем легенда, пока своими глазами не увидел, какое чудо произошло с госпожой Ланен после того, как она вкусила один из плодов. Руки ее были обожжены до костей, и чтобы залечить такие ожоги, потребовались бы месяцы — если бы она вообще выжила, — при этом пришлось бы прибегнуть к помощи самых искусных целителей во всем Колмаре. А тут вдруг ожоги исчезли за одну ночь. Руки ее должны были на всю жизнь остаться в ужасных шрамах, изуродованные огнем непонятного происхождения, — но вместо этого остались едва заметные следы. Пусть я спас ее от лихорадки, что охватывала тогда ее тело, но, несмотря на все мое мастерство, она умерла бы в ту же ночь, кабы не плод лансипового дерева.
Один плод я заставил Марика съесть сразу же, едва мы отплыли, — он-то и спас ему жизнь; второй плод я дал ему вкусить, когда мы прибыли в Корли, но на этот раз его благотворное влияние было не столь заметным. Я обратился ко внутреннему зрению — способность эта свойственна целителям — и смог увидеть все перемены, происходившие с ним, пока он ел: было удивительно наблюдать, как его покалеченный, разрозненный разум начинает сращиваться у меня на глазах, подмечать, как даже самое легкое недомогание вмиг оставляет его, следить, как чудодейственная сила лансипа вступает в противоборство с болью, не покидавшей его на протяжении многих лет. Когда он доел плод, эта старая его рана притихла, чего раньше не бывало, и после уже не давала о себе знать с прежней силой, как случалось раньше каждый раз. Не думаю, однако, что причиной тому действие лансипа, хотя целебные свойства плодов и в самом деле поражают. Лично мне кажется, что, поскольку разум его был утрачен, злые твари не сумели отыскать его; в то же время я склонялся к мысли, что, пока Марик жив, ему вряд ли удастся полностью избавиться от этого наказания.
Я вполне надеялся, что он сможет полностью поправиться и встать с постели таким, каким и был, однако эта бредовая надежда вскоре начала гаснуть. Миновало более четырех месяцев напряженных стараний, и за ним уже не нужно было ухаживать как за младенцем, но разум его так и не восстановился. Это напоминало глубокую рану, которая только-только перестала кровоточить. Зажить не зажила, однако и ухудшения можно было не опасаться, а со временем придет и исцеление, дай лишь срок. Правда, уверенности в этом с каждым днем у меня становилось все меньше. Он был в состоянии понимать простые слова, но речь его до сих пор не восстановилась.
К тому же после возвращения с Драконьего острова я ухитрился схоронить его подальше от магистра Бериса. Быть может, если бы мне удалось продержать его подле себя подольше, со временем мой господин полностью поправился бы. Но это лишь предположение. Несколько дней назад Берис дал нам знать, что собирается приехать. Я хоть и был личным целителем Марика, но ведь Берис — глава школы магов, а она располагалось в Верфарене, где и обучают целителей.
Во время выборов верховного магистра принято руководствоваться целым набором качеств: те, кто метит на этот сан, должны обладать силой, прямотой, честностью, состраданием. В случае с Берисом решающую роль сыграло его могущество. Чего-чего, а могущества у него больше, чем у всех прочих магов нашего времени, даже взятых вместе. Клика, поддерживавшая его на выборах, распустила слух, будто появление столь могучего целителя — знак того, что силе его в дальнейшем суждено быть востребованной для некоего великого деяния. Это поколебало многих — рад заметить, правда, что меня в их числе не было, — и Берис взлетел так высоко, насколько только может подняться целитель в любом из уголков Колмара.
Меня кидало от него в дрожь.
И он уже был в пути — скорее всего, к вечеру доберется до Элимара. Я не мог предположить, зачем ему понадобилось ехать в такую даль; в это время года путь от Верфарена до Элимара занимает не меньше десяти дней, ибо дорога зимой небезопасна. А я, пока суд да дело, вымыл и побрил Марика, при этом не оставляя попыток побеседовать с ним. Впрочем, тщетно. Взгляд его был таким же отсутствующим, как и месяц назад. Хотя до этого я пару дней отдыхал и теперь смог в полной мере прибегнуть к своей силе, но это ни к чему не привело: несчастный его разум не желал исцеляться.
Некоторые заявили бы, что нынешнее его жалкое состояние — достойная расплата за нечестивые дела. Но пусть тогда объяснят мне сперва: отчего же люди, ведущие праведную жизнь, подвержены вероятности погибнуть в расцвете молодости ничуть не меньше, чем те, для которых смыслом жизни является уничтожение себе подобных? Коли не сумеют объяснить — все прочие их слова будут для меня пустым звуком. Неужели же я должен думать, что Владычица способна так безжалостно отвергнуть одного из своих сыновей? Конечно, он избрал темный путь; однако во всем мире не найдется ни одного существа, которое
