— Деннис? Пожалуйста… — испуганно прошептала она.
— Эмма! Где ты, черт возьми? С тобой все в порядке?
— Я в том месте, где должна была встретить Саймона. — Голос ее дрогнул. — У меня… проблемы…
До меня донесся какой-то посторонний звук. Шаги. Эмма испуганно вскрикнула.
— Я приду за тобой. Не беспокойся. Я…
Она уже отключилась. Я подержал телефон возле уха, но никто не перезвонил.
Что ж, по крайней мере Эмма еще жива. И Баррон теряет терпение. Звонок она, конечно, сделала по его приказу. Баррон хотел убедиться, что я взял наживку. Он контролировал ситуацию, но у меня появился шанс. Они не знают, где я. Баррон, наверное, считает, что я еще в пути. Иначе бы он не стал вынуждать Эмму звонить.
С тыльной стороны здание выглядело еще хуже. Окна первого этажа были зарешечены, но стекла выбиты, а проемы украшали напоминающие руны знаки — метки какой-нибудь местной шайки. Двойная дверь из дымчатого стекла успела покрыться грязью и царапинами. Она тоже была закрыта.
Я прошел вдоль стены в надежде отыскать еще какой-то вход. Под ногами неестественно громко скрипели кусочки разбитого асфальта. На окнах второго этажа решеток не было, а в одном от стекла остался только зазубренный нижний край. Рядом с ним проходила водосточная труба, и я уже подумал, что смогу вскарабкаться по ней, но, едва дотронувшись до нее, понял — моего веса она не выдержит.
Оставался только главный вход. Я посмотрел на часы — без пяти пять. Дождь не прекращался. Я представил, что это здание — пустая, заброшенная бетонная коробка в унылой промышленной зоне огромного холодного и равнодушного города — станет нашим с Эммой местом последнего упокоения, и поежился от страха.
Но страх — это хорошо. Он обостряет чувства и помогает выживать в самых безнадежных ситуациях.
Я двинулся дальше. Медленно и осторожно. В обход здания. Время вдруг снова встало на мою сторону.
Дойдя до угла, я остановился. Выглянул. Главная дверь была закрыта, но в отличие от боковой, похоже, не заперта. За дверью — тьма и ни малейшего движения. Я отступил за угол, наклонился, поднял с земли камешек и бросил в дверь. Он ударился и отскочил.
Прошло пять секунд. Ничего.
За дверью меня вполне могла поджидать западня, но ничего другого в этой ситуации не оставалось. Я достал из-за пояса револьвер, вышел из-за угла, пробежал к двери и повернул ручку. Дверь открылась со скрипом, прозвучавшим в ушах неестественно громко, и я сделал шаг внутрь, ожидая услышать щелчок взведенного курка, за которым неизбежно последовал бы грохот выстрела. Но в коридорчике было пусто. С полдюжины покрытых линолеумом ступенек вели к следующей двери. Я подкрался ближе и прислушался.
Ничего. Ни звука.
Ступеньки шли выше, ко второму этажу и, вероятно, до самого верха. Было тихо и темно, и ориентироваться помогал только слабый свет уличных фонарей. Где-то далеко завыла сирена. Я подождал немного и, убедившись, что она никого не спугнула, стал подниматься по лестнице, держа перед собой револьвер.
Вой сирены растворился в сумраке вечера, и тишина стала громче.
Я добрался до второго этажа. По голым шероховатым стенам скользили неясные тени.
Выше. Еще выше. Я поднимался, вслушиваясь в тишину, с трудом удерживаясь от того, чтобы сорваться, взлететь на третий этаж и раньше времени выдать свое присутствие.
Есть в моей натуре что-то такое — может быть, своего рода природная жестокость, бесчувственность, — что позволяет мне отстраниться от всего лишнего, не воспринимать чужие страдания и боль. Без этого качества не обойтись ни полицейскому в Лондоне, ни предпринимателю на Филиппинах. Ни, если уж на то пошло, киллеру, убивающему людей за деньги. Сейчас оно помогало не думать об Эмме и сосредоточиться полностью на приближающейся схватке с Саймоном Барроном.
Вдалеке снова завыла сирена. Секунду спустя к ней прибавилась вторая. Мои бывшие коллеги спешили к месту еще одного кровавого преступления. Этот вой напомнил мне о доме. О прежней жизни здесь, в огромном жестоком городе. Здесь всегда что-то происходит. Вечный конфликт между имущими и неимущими, теми, кто оберегает свое положение, и теми, кто только и думает, как бы занять место первых. А между ними — полицейские, защищающие одних от других. Люди вроде Азифа Малика, заплатившего наивысшую цену за свою неблагодарную работу, а иногда и вроде меня, те, кого перетянула одна из сторон.
Добравшись до третьего этажа, я вышел на площадку с большим окном, из которого открывался вид на промышленную зону. На стене, покосившись, висела картина — что-то настолько абстрактное, что и не разобрать в полутьме. Один коридор уходил вправо, другой — влево. Освещенные окна были в той части, что справа. Коридор длинный, ярдов пятьдесят, с дверьми по обе стороны и глухой стеной в конце. Все двери распахнуты. Свет горел за второй и третьей с левой стороны.
Я оглянулся. Точно такой же коридор уходил в противоположную сторону, но там все двери, за исключением одной, были закрыты. Баррон приготовил мне ловушку, но другого я и не ожидал.
Звук сирен нарастал, приближаясь. Выждав несколько секунд, я медленно двинулся к освещенным дверям.
За первой находилась темная и совершенно пустая комната, из которой давно вынесли всю мебель и оборудование. Я пошел дальше, понимая, что Баррон уже услышал мои шаги — пройти бесшумно по линолеуму невозможно, даже если крадешься на цыпочках.
Вот и вторые двери. За теми, что справа, — темно. За теми, что слева, — свет. Я сделал еще шаг… заглянул… И сразу же увидел выступающую из-за двери ногу.
К двум сиренам присоединилась третья, и они приближались к промышленной зоне.
Западня.
Я врезал ногой по двери, прыгнул вперед, в ярко освещенный офис, вскинул револьвер и…
…застонал.
Потому что опоздал. Меня опередили. Как всегда. И, как всегда, я угодил в ловушку, приготовленную ловко и со знанием дела.
Глава 40
Секунду-другую я просто тупо смотрел на тело, не в силах сдвинуться с места, ошеломленный, не чувствуя ничего, кроме сожаления. Еще одна невинная жертва. Еще одна загубленная жизнь.
Но времени на сожаления не оставалось, и я заставил себя подойти поближе.
Старший инспектор Саймон Баррон сидел у стены, слегка накренившись в сторону. Глаза его были закрыты, белая рубашка и голубой галстук пропитались кровью. Колотые раны на груди и животе указывали на то, что нападавший, по-видимому, застал его врасплох и, воспользовавшись замешательством, успел нанести несколько быстрых ударов. Входные отверстия были видны отчетливо — вытекавшая из них кровь успела свернуться. На полу между ногами застыла темная лужица, в которой испачкались края темно- зеленого плаща. Лицо было бледное, почти белое — с момента смерти прошло некоторое время, по меньшей мере час или два.
Завывания сирен слышались уже близко, за окном, на темном небе мелькали белые и голубые вспышки мигалок. Машины были еще на главной дороге, но до поворота оставалась сотня-другая ярдов, и пока я смотрел, одна из них уже влетела в переулок.
Сомнений не оставалось — это за мной.
Я повернулся и рванул так, как не бегал еще никогда в жизни — промчался по коридору, пролетел, прыгая через три-четыре ступеньки, первый пролет, врезался в стену и помчался дальше. Я выскочил на второй этаж, когда услышал скрежет тормозов, визг шин и крики полицейских. Они брали здание в кольцо, и
