ты поедешь с лордом на суд, это вполне может случиться до твоего возвращения, а когда я снова вернусь в твой мир, могут пройти сотни лет.
– А тебе будет больно вернуться и узнать, что я мертв?
– Больно, он не настолько, чтобы остаться. По справедливости ты должен знать всю правду.
Он улыбнулся, но в мерцающем свете его глаза казались бездонными колодцами печали.
– Серебряные кинжалы не имеют права требовать чего-либо от знатных дам или указывать им, когда приходить.
Она хотела было сказать что-нибудь ободряющее, но он поцеловал ее, сперва неуверенно, но потом, когда она скользнула в его объятья, со всей страстью. Сначала она была поражена его силой, реальностью его крепких мышц и кости, теплой плоти, запаха пота. Когда он уложил ее на солому, она почувствовала, насколько он тяжел. Его губы обжигали ее рот, лицо и шею, и он целовал ее снова и снова, будто целитель, спасающий больную от жестокой лихорадки. Она впилась пальцами в его спину, сама того не замечая, просто чтобы почувствовать плотность его тела, и прижималась к нему изо всех сил, жаждая тепла – животного тепла, как она внезапно осознала. Вот что забыла она в горних мирах – забыла, что в ней самой есть животное начало, какой бы могущественной чародейкой она ни была, как бы высоко над миром плоти не воспарила. Ее захлестнула благодарность за то, что он вернул ей память о своей сущности.
После она лежала, разгоряченная, тяжело дыша, в его руках и слушала, как его сердце бьется совсем рядом. Свеча отбрасывала на деревянные стены расплывчатые тени; ветер усилился и шелестел соломой на крыше. Родри целовал ее глаза, губы, потом ослабил объятья и чуть-чуть отодвинулся. На его лице была такая печаль, что она погладила его по щеке, он повернул голову и поцеловал ей пальцы, но не промолвил ни слова, а просто следил за игрой теней. Она села, провела руками по волосам, убирая их с лица.
– Тебе точно надо ехать с Эрдиром? – спросила она. Он усмехнулся и снова взглянул на нее.
– Я уже говорил, что мы оба едем, Ираэн и я.
– Это достаточно безопасно? Эрдир говорил что-то о людях Адри, которые хотят расправиться с тобой.
– По закону гвербрет должен будет запретить им это, если я попрошу его суда. Я хочу решить этот вопрос перед тем, как мы уедем, – он сел, потянувшись и зевнув. – Не думаю, что тебе захочется странствовать с серебряным кинжалом. Не нужно отвечать, я и так догадываюсь. У тебя много дел, а я… о боги! Что это?
Она мигом обернулась и различила кого-то – или что-то – скорченную фигуру в тени под стеной. Явление было поменьше той носатой твари, что Даландра видела раньше. Это скорее напоминало собаку: маленькие красные глазки горели как угли в костре, на длинных клыках блестела слюна. Даландра начертила в воздухе охранный знак. Тварь взвизгнула и испарилась. Родри выругался.
– Лучше бы ты отдал мне этот проклятый свисток, и дело с концом, – сказала она.
– Как? Чтобы ты боролась с этими тварями вместо меня?
– Но уж я-то знаю, как с ними бороться.
– Тоже верно. Но что ты сделаешь, если я отдам свисток? Вернешься в другую страну? – внезапно он улыбнулся. – По мне лучше, чтобы ты побыла здесь подольше.
– Ох, да не упрямься же ты!
Она обнаружила свисток на полу – он откатился в сторону, когда Родри скинул рубаху; но как только потянулась за треклятой вещицей, Родри мгновенно встрепенулся, перехватил ее запястья и оттащил назад, как она ни вырывалась. Смеясь, Даландра позволила ему прижать ее и стала его целовать, пока он не отпустил ее, чтобы улечься рядом. Но прежде чем снова предаться любви, Родри подобрал свисток и зарыл в солому в ее изголовье, куда никто и ничто бы не могло проникнуть.
В этот раз, когда все закончилось, он провалился в сон, так быстро и глубоко, что, казалось, сейчас он скроется под соломой и исчезнет. Она выскользнула из его рук и поднялась на ноги. Обнаженная, как крестьянка, поклоняющаяся в полях богине-земле, она воздела руки к небу и призвала свет. Медленно поворачиваясь, она вытянутой рукой описала круг синего пламени вокруг хижины и, разделив его на четыре части, запечатала каждую знаком одной из стихий. Щелчок пальцев – и круг сдвинулся, стал вращаться, испуская золотое сияние, и наконец образовал сферу вокруг безмятежно спящего Родри. Теперь никто – будь он пришелец из астрального мира или дух стихии – не сможет пробить эту стену.
Стараясь не шуметь, она присела рядом с Родри и достала свисток из соломы. Она могла бы сейчас украсть его, выскользнуть в ночь и уйти в страну Эвандара прежде, чем спящий проснется и сможет сопротивляться. Несомненно, Тимрик прибудет завтра утром и займется ее подопечными, можно воспользоваться мысленным поиском, убедиться, что целитель уже близко, и удалиться со спокойной душой. Но, глядя на своего смертного возлюбленного, она вдруг усомнилась, хочет ли вернуться к Эвандару. Она не ощущала за собою ни малейшей вины за измену, если это вообще можно было назвать изменой. Любовь Родри, плотская, жаркая, настолько отличалась от ее отношений с Эвандаром, что она просто не могла их сравнить. Они принадлежат разным мирам, подумала Даландра. А я? Пожалуй, я принадлежу этому, что бы я ни думала, чего бы ни хотела, как бы больно мне ни было здесь…
Однажды она вернется в этот мир, на земли Запада, когда ее работа и служба народу Эвандара будет закончена. Хотя жизнь всегда будет ее тяготить, несмотря на все те дары, которые она принесет, спасибо Родри за то, что помог ей вспомнить, что ее удел – реальная жизнь. Но сейчас слишком многое зависело от Даландры – не только счастье Эвандара, но и судьба его души, судьба его дочери и всего их народа, и она не могла себе позволить задержаться в краю людей. Какие бы сомнения ее ни одолевали, она слишком любила и Элесари, и Эвандара, чтобы обречь их на гибель.
Родри пошевелился во сне, вздохнул и по-детски уткнулся головой в ладонь. На минуту она представила себе, что будет, если останется еще на какое-то время и поедет за ним по дорогами Дэверри. Он ей скоро наскучит, и то прекрасное и яркое, что нынче связало их, поблекнет. Она оставит Родри в прошлом, но не станет воровкой. Даландра засунула свисток ему под рубаху, погасила свечу щелчком пальцев и легла рядом с ним, свернувшись калачиком, чтобы так и провести последние отмеренные им вдвоем часы.
Когда Даландра проснулась, уже давно рассвело. Родри ушел, забрав свисток с собой. Она торопливо оделась и выскочила наружу. Двор был пуст и тих. В трапезном зале паж сообщил ей, что Эрдир со свитой, в том числе Родри с Ираэном, отбыли к месту судилища еще на рассвете.
– Принести вам поесть, леди?
