закончено, он прислонился к коню, чтобы не упасть, и стал рыться в седельных вьюках, где отыскал запасную рубашку предыдущего владельца коня и кусок вяленой оленины. Ему удалось разорвать рубаху зубами, и он сделал из нее перевязь, чтобы подвесить руку, после чего сжевал оленину. Перрин сидел в седле, направляя коня коленями. Они медленно тащились вперед весь день, проходили между редкими деревьями, взбирались на холмы и спускались с них, а к закату одолели еще десять миль. Когда они нашли еще один луг, лорд отпустил коня попастись. Хорошо быть конем, думал Перрин, глядя, как животное ест траву. Желудок лорда сжимали голодные спазмы. Он собирался отдохнуть только несколько минут, но как только сел, то сразу же заснул.
Когда он проснулся, луг был весь залит лунным светом. Рядом, опустив голову, стоял мерин и спал.
Ночь была неестественно тихой; не кричали совы, не стрекотали сверчки. Ничего. Удивившись тишине, Перрин приподнялся и увидел нечто… кого-то, стоявшего на краю луга. Он прошептал проклятие и поднялся, жалея, что у него нет меча, который он бросил на поле брани. Фигура сделала шаг вперед. В лунном свете она казалась высокой и огромной — или это просто был обман зрения? Создавалось впечатление, что бледный свет капает с нее, такой же ощутимый, как вода, стекающая по сильным голым рукам. Свет блестел на странном золотом украшении, висящем на шее, дрожал на массивных оленьих рогах, которые росли на голове, — также оленьей, хотя с нее смотрели человеческие глаза. Перрин заплакал в благоговейном трепете и огромной радости.
— Керун, — прошептал он. — Мой бог! Мой господин!
Огромная голова повернулась в его сторону. Влажные темные глаза смотрели на него изучающе, не то чтобы недобро, но отстраненно; бог поднял руки, благословляя человека, который возможно остался последним поклоняющимся ему во всем Дэверри. Затем Керун исчез, оставив Перрина дрожать и заливаться слезами. Боль и усталость таинственным образом пропали. Перрин отправился к тому месту, где появлялась фигура, опустился на колени в траве — священной, потому что ее касался бог.
В конце концов, мерин поднял голову, сонно заржал и разрушил очарование. Перрин забрался в седло и поехал дальше, направляя коня через темный лес. Он ехал оставшуюся часть ночи и утро и не чувствовал ни голода, ни боли. Рана только слегка ныла, подобно укусу пчелы. Через час после восхода Перрин выехал из леса всего в миле от дана Неда. Он рысью поскакал вверх по горе, затем спешился и завел усталого коня в ворота. Перрин услышал крики, к нему бежали люди, но внезапно в глазах у него помутнело. Он оставался на ногах из последних сил. Первой к нему подбежала Джил:
— Лорд Перрин! Они все погибли?
— Почти. Они в осаде.
Затем он потерял сознание и погрузился в благословенную тьму, где, как грезилось, ему навстречу вышел огромный олень.
Джил и слуга по имени Сейбин отнесли Перрина в большой зал и уложили там на стол. Джил смочила его покрытую кровавой коркой рубашку и сняла ее с раны, лихорадочно пытаясь вспомнить все, что Невин рассказывал ей о траволечении. Эти воспоминания, к несчастью, мало ей помогали, поскольку у нее не было нужных инструментов и очень мало трав. Единственным, что смог найти Сейбин, оказался розмарин, сорванный на огороде. По крайней мере, Невин всегда говорил, что любая зеленая трава лучше, чем никакой. Сняв, наконец, рубашку с раны, Джил отправила Сейбина за горячей водой и медом. Она осторожно смыла засохшую корку. Появился серый гном Джил, который забрался на стол — посмотреть.
— Не так плохо, как я боялась, — сказала ему Джил. — Видишь? Просто рассечена мышца, а большие кровеносные сосуды не задеты.
Гном кивнул с самым серьезным видом и склонил головку набок, задумчиво рассматривая находившегося без сознания человека. Внезапно он вскочил и зашипел, как кошка. Его маленький ротик широко раскрылся, демонстрируя клыки, гном вытянул вперед ручки и сжал ладошки так, что они стали напоминать когтистые лапы. Джил страшно удивилась, услышав, как он издал звук, и едва успела поймать гнома, когда он бросился на Перрина и попытался его укусить.
— Прекрати! — она слегка встряхнула гнома. — Что случилось?
Личико гнома исказила ненависть, но у нее в . руках он расслабился.
— Нельзя кусать лорда Перрина. Он болен. И ведь он никогда не делал тебе ничего плохого.
Гном покачал головой, словно пытаясь, что-то объяснить.
— Что? Послушай, маленький брат, почему бы тебе, не прийти позднее и не попытаться все объяснить?
Гном исчез как раз в тот миг, когда Сейбин вернулся вместе с конюхом. Джил промыла рану водой и велела Сейбину держать руки Перрина, а конюху — ноги. Сжав зубы, она вылила мед прямо в открытую рану. Взвыв от боли, Перрин забился на столе, пытаясь вырваться. Двое мужчин прилагали все силы, чтобы удержать его на месте.
— Простите, лорд, — твердо сказала Джил. — Но мне нужно очистить вам рану.
Мгновение он хватал ртом воздух, а затем повернул голову, чтобы взглянуть на нее.
— Забыл, где нахожусь, — пробормотал он. — Продолжай.
Джил взяла кусок чистой тряпки, сложила ее и всунула ему в зубы, чтобы он прикусил ее, после чего во второй раз промыла рану. Перрин содрогнулся и замер, и Джил подумала, что он снова потерял сознание, но его глаза оставались открытыми. Раненый упорно сопротивлялся боли, и это восхитило Джил. К счастью, худшее осталось позади. Она сделала припарку из листьев розмарина, положила их на рану и перевязала чистой тканью.
— Беноик, — произнес, наконец, Перрин. — Я должен поехать к Беноику.
— Нет, вы не можете ехать. Вы истечете кровью, если попробуете сесть в седло. Скажите мне, что ему передать, и я поеду сама.
— Отправляйся к моему дяде. Скажи ему, что Нед в капкане, он заперт в крепости Греймина, — Перрин мог только шептать. — Твой Родри все еще жив… он был жив, когда я видел его в последний раз.
— Спасибо, — Джил едва не разрыдалась, но заставила себя говорить ровным голосом. — Молюсь, чтобы он уцелел.
Пока Сейбин объяснял ей, кто такой Беноик и как добраться до Прен Клудана, Джил вырезала одного из вышитых волков с окровавленной рубашки Перрина, чтобы взять с собой и предъявить Беноику. Она оседлала двух лошадей. Пересаживаясь с одной на другую, она сможет мчаться с огромной скоростью. И только отъехав от дана, Джил призвала своего гнома, который мгновенно появился на луке ее седла.
— Ты можешь найти Родри? Ты можешь сообщить мне, жив ли он еще?
Гном кивнул, похлопал ее по руке и исчез. На дороге, где ее никто не видел, Джил позволила себе расплакаться.
Вскоре после рассвета на следующий день Родри взобрался на крепостной вал — посмотреть, что делается за стеной дана. В утреннем тумане просыпался вражеский лагерь: среди грязных шатров разводили костры, мужчины бродили вокруг, зевали и занимались лошадьми. Прямо перед лагерем, ближе к стене дана, начали возводить земляные укрепления и рыли канаву. Пока высота насыпи достигала двадцати футов. Вскоре канава и стена запечатают осажденных внутри и лишат какой-либо возможности сбежать. Впрочем, Наддрик мог бы и не надрываться на этих работах. Решение приняли. Вскоре лорды сдадутся и оправятся на виселицу, чтобы спасти женщин и детей. Родри хотел только, чтобы все произошло поскорее и тягостное ожидание закончилось. В четырнадцать лет он начал учиться быть готовым к смерти; в двадцать три он уже стал мастером этого умения, необходимого воину. Теперь решающий день наступил, и его вирд закончится в петле.
Умереть через повешение, быть брошенным в канаву с сотней людей, которые встретят тот же позорный конец, проклятый священством, лежать далеко от Элдиса, в могиле, над которой не выбито твое имя, уйти из мира, не оплаканным, умереть никем, серебряным кинжалом, которому сопутствовала только неудача — значит, таков его вирд? Родри потряс головой. Он просто не мог поверить, что все его неистовство в битве, воинская слава, странные предсказания двеомера и магические сражения привели его к подобному финалу. Эта мысль так парализовала его, что он не чувствовал страха и почти не печалился, его только окутывал мрачный хирейд — ведь никогда больше он не увидит Джил. А что если бы он поехал на восток, а не на запад и нанялся к Наддрику вместо Неда? Это было бы хуже, решил Родри. Он не хотел становиться участником бесчестья. Он умрет, а Наддрик продолжит жить, но, по крайней мере, Родри
