Евфросиния Керсновская
Сколько стоит человек
(Повесть о пережитом)
Тетрадь одиннадцатая. 1956–1957.
На вершине
Из Азии — в Европу
Я решила перейти на работу взрывника. Недели через две я закончу специальные курсы, после экзамена получу звание мастера буро-взрывных работ. Я твердо решила показать высокий класс, даже рискуя навлечь на себя гнев всего взрывцеха.
Понятно, работа моя опасна: cмерть всегда рядом. Такова доля шахтера. Но есть и почет, причитающийся шахтеру.
Я продолжала плыть по очень опасному фарватеру, не подозревая, как много омутов подстерегают меня на пути. Могло показаться, что я выплыла на свободу. Хотя бурный поток по-прежнему изобиловал неожиданными рифами и омутами, но руки у меня были развязаны, и я могла грести.
С гордостью могу сказать, что я никогда не цеплялась, ища спасения, но и никогда не отдавалась на волю волн. Я боролась. И, признаюсь, меня пугала перспектива очутиться в тихой, спокойной и вполне безопасной заводи. Особенно на столь непродолжительный срок, как отпуск. Ведь льготный отпуск мне не полагался. Так стоит ли терять темп, чтобы потом опять втягиваться в лямку? Может, не стоит ехать?
— Евфросиния Антоновна, хватит капризничать! Алевтина Ивановна вас так приглашает провести отпуск у нее в Ессентуках. И мы с ребятами будем там. Она поручила мне уговорить вас…
И уговорила.
Вере Ивановне Грязневой это не составило труда — я всей душой рвалась хоть краем глаза посмотреть на «Большую Землю», пожить в семье, как говорится, погреться у чужого костра…
И вот я лечу. Маленький самолет, всего на 24 места. Я на 25-м. Это откидное сидение в самом хвосте возле дверей. В хвосте сильно треплет, зато крыло не мешает смотреть. И я смотрю.
Тундра всегда неприглядна. Непригляднее всего — ранней весной, то есть в середине июня, да еще если на нее смотришь сверху. Снег, изрезанный ручьями, проталинами и испещренный озерками. Озера — темные, черные (сверху видно дно; вода не блестит, не отражает неба). Уныло. Дико. Не менее диким, зато впечатляющим, оказался Урал. Низкие облака лежали в долинах, и из этого белоснежного моря выступали, как утесы, вершины Урала — плоские, но с крутыми склонами. И ярко-голубое небо!
Невольно вспомнилось, как 15 лет тому назад, почти день в день, я пересекала Урал с запада на восток в телячьем вагоне. Это было куда южнее, и в той части Урала уже стояло лето. Обелиск «Европа- Азия»… Где теперь эта черта, разделяющая два континента и две полосы времени? Должно быть, возле той высокой, с двойной вершиной, плоской горы.
Садимся в Ухте. Это уже Европа, но очень похожая на Сибирь где-нибудь неподалеку от Нарыма: чахлый лес, болота…
Самолет заправлялся около получаса; пассажиры также ринулись «заправляться» в столовку. Я тоже не прочь разговеться чем-нибудь, присущим материку, но толчея очереди мне противна.
Я постояла у ограды, с любопытством разглядывая всамделишных, живых коров, пасущихся в поскотине и позванивающих боталами. Пахло навозом и чем-то давным-давно забытым. Пусть это была Европа, но Европа пока для меня совсем незнакомая, хотя уже не чужая, не враждебная.
Сыктывкар — столица «комиков»
Сык-тык… Нет, не сразу справишься с названием столицы Коми АССР — Сыктывкар.
Вот уж не назвала бы столицей этот заштатный уездный городок, даже если это столица «комиков». Любопытно, как прежде их звали — зыряне? С виду — русские, а язык совсем непонятен!
Городок мне понравился. Одноэтажные (редко двухэтажные) деревянные домишки, некоторые — с довольно красивой резьбой. Наличники, ставни, крылечки, коньки… Дощатые тротуары, поросшие травой улицы… Местоположение городка очень авантажное: на слиянии двух рек. Одна из них — Вычегда, а другая, кажется, Устюг. Прежде, наверное, и город назывался Усть-Устюг — над каким-то полуразвалившимся подвалом висела потемневшая бронзовая табличка с надписью (старой орфографией), гласившая, что там находится художественный музей Усть-Устюга. К сожалению, он был закрыт. А жаль! Пейзажисту здесь есть что изобразить. Обе реки глубокие, извилистые; кругом хвойные леса, много зелени. К сожалению, очень много и комаров — моих безжалостных врагов. Зато воздух!.. Чистый, ароматный — особенно после Норильска.
Солнце долго не заходило, ведь был период белых ночей. Кроме того, мы летели на запад и выгадали у солнца четыре часа. Спать не хотелось, и всю ночь я бродила по берегам рек. Воспоминания буквально навалились на меня. Но я думала не о родном для меня прошлом в Бессарабии. Нет! Я вспоминала хвойные леса Сибири — болота Нарыма и истоки Оби, где сливаются Бия и Катунь; Горную Шорию и Алтай. Много красивых мест попадалось мне и там. Все это — мое прошлое, но пока что еще чужое. Все это не Бессарабия!
Непривлекательная «вдова»
Признаться, я ожидала от знакомства с «порфироносной вдовой», сделавшей мезальянс с Совнаркомом, очень многого. Hо, откровенно говоря, была разочарована: у города нет своего собственного лица — чего-то характерного. И нет ощущения стройного целого.
В Москве очень трудно ориентироваться. Если не считать Кремля и трех «буйков» возле него: храма Василия Блаженного, Манежа и кинотеатра «Ударник» — глазу не за что зацепиться!
По Москве можно бродить очень долго, но глазу не на чем отдохнуть. Лишь с Ленинских гор видна панорама города, очень условно — столичного.
Зато метро меня очаровало! Московское метро — это не только пути сообщения, это произведение искусства. В нем много выдумки, богатства, несколько кричащего, и, что я больше всего ценю, разнообразия.
С тех пор, то есть с 1956 года, я не раз побывала в Москве, подробно осмотрела все, что заслуживает быть увиденным, но не могу сказать, что хорошо ее знаю. Как в первый раз, я лучше всего ориентируюсь, прибегая к помощи метро. И то, что при первой встрече меня больше всего поразило: нелюбезность самих москвичей, которые будто все без исключения опаздывают на поезд, — с каждым разом лишь больше и больше находит свое подтверждение.
По музеям Москвы
