государстве.
– Вы угодили пальцем в небо, мой дорогой! – сказал Гиммлер. – Эти господа от юриспруденции уже ясно дали нам понять, что без них мы не проживем, и все пойдет вверх тормашками. Мы же докажем противоположное. Нужно лишь изменить законы. После войны они будут совершенно пересмотрены и станут ясными, однозначными и в целом понятными любому человеку, так что отпадет нужда в юридическом искусстве толкования, чтобы узнать, что означает закон. Разве вы не понимаете, что законы были превращены в своего рода тайное знание – невразумительное и полное закавык – лишь для того, чтобы обеспечить юриста заработком и оправдать обучение все новых и новых поколений адвокатов?
Попробуйте только заглянуть в один из этих знаменитых комментариев – как их называют – к сводам законов. Вы содрогнетесь, увидев страницы объяснений к одной фразе, сказанной законодателем; приводятся длинные рассуждения о том, что он имел или мог иметь в виду, чего он безусловно не подразумевал и чего, вероятно, не подразумевал. Юристы – это такая же ложа, как и масоны; те же люди, что принимают законы, дают им толкования и с надменностью взирают на любого человека, по их мнению столь интеллектуально ограниченного, что он осмеливается выражать свое мнение по какому-либо из этих так называемых «юридических вопросов». Эти вопросы – частная собственность касты юристов и их жрецов! Горе тому, кто сунет сюда свой нос!
Гиммлер настолько разгорячился, что вопреки своей привычке налил себе второй бокал красного вина и торопливо его выпил.
– Даже если вы избавитесь от юристов, – сказал я, – и примете самые превосходные и понятные законы в мире, вам не удастся отменить ссоры, в которых надо разбираться и выносить решение. Кто этим займется, если юристов больше не будет?
– Вы вправду полагаете, что фюрер не задумывался об этом? Едва у нас будут новые законы, мы сможем назначить судьями лучших и честнейших людей других профессий. Если закон не позволяет прийти к однозначному решению, они вынесут справедливое суждение, основываясь на немецком понимании законов. Вы же знаете, как много я занимаюсь германскими законами, законами вест-и остготов, законами саксонцев, швабов и других германских племен. При любой возможности я буду содействовать изданию сводов их законов. Какие возвышенные юридические термины можно там найти, какой восхитительно ясный язык, понятный для каждого и опирающийся на глубокое знание основных законов жизни, на задачу сохранения породы и германской расы! Прочитайте одну из этих книг, а затем любой из знаменитых юридических трудов современности, и вы сразу поймете, что я имею в виду.
Гиммлер велел принести один из этих текстов и зачитал мне несколько помеченных им выразительных абзацев. Я увидел, что он просмотрел весь текст и подчеркнул те места, которые казались ему самыми существенными. Энтузиазм охватывал его все сильнее, что всегда происходило с ним, когда тема была как- то связана с «германской идеей». Но Гиммлер не ограничивал себя одной «германской идеей» в том виде, в котором она нашла выражение в немецких землях, а даже думал, как он выражался, на «великогерманский» манер. Где бы ни получали распространение германские обычаи, обряды и законы – в Италии, Франции, Швеции, Норвегии, Англии или Испании, – они всегда находили в Гиммлере горячего поклонника.
Обладая поверхностными суждениями о конкретных явлениях, Гиммлер в данном случае продемонстрировал поразительные знания, которые старался углубить при любом возможном случае, разыскивая лучших специалистов и ведя с ними многочасовые беседы. В такие часы откладывались самые важные вопросы, к отчаянию его адъютантов, в приемной скапливались посетители, которым была назначена встреча. А Гиммлер, как ученый, далекий от проблем мира, спокойно продолжал говорить о рунах, германских обрядах и обычаях, напирая на то, какие уроки может почерпнуть из них современность, какую информацию для СС он уже извлек из этих вопросов и как возродить эти идеи к жизни на благо нации. Тревожило его лишь то, что это невозможно сделать немедленно и приходится ждать до конца войны, которую он в глубине души ненавидел, так как она препятствовала его сокровенному желанию – строительству Германского государства.
Со вздохом он обернулся к адъютанту, который наконец вошел, не в силах больше ждать:
– Боже мой, господин Керстен, мы проговорили лишний час! Никогда не удается спокойно побеседовать, но я должен идти. Надо же такому случиться, что именно сегодня меня ждет наверху представитель министерства юстиции! Если бы он только слышал наш разговор о юристах! Однако приходите вечером ужинать, и я покажу вам несколько великолепных экспонатов, которые есть у меня дома.
Вчера вечером, как мы договаривались, я пришел к Гиммлеру на ужин. Он встретил меня такими словами:
– Ну, вы обдумали то, что я говорил вам днем об этих господах от юриспруденции? Я знаю, вы возразите мне, что в современном государстве невозможно вдохнуть новую жизнь в германские представления о законе. Но посмотрите на Швейцарию, где до сих пор собираются тинги, или пусть вам кто-нибудь расскажет, как англичане сумели уберечься от римского права, – тогда вы увидите, что ни современное государство, ни его экономика не станут нам помехой. Если воля есть, то всегда можно сделать ряд смелых шагов в этом направлении.
Подумайте, господин Керстен: римское право и юристы, принесшие его с собой и подавившие старое право германского народа, – все равно что смертоносный рак, угрожающий немецкому народу и германской расе в целом. Если мы хотим построить новый Германский рейх, наша задача – вырезать эту раковую опухоль из политического тела. Мы не потерпим никаких протестов юристов, и нам будет безразлично, если другие государства под влиянием касты своих юристов станут говорить, что у нас нет культуры. До того как пройдет еще столетие, у нас будет новый закон германского народа, в котором восторжествует общее германское чувство закона, основанное на идеях наших прародителей. Тогда века господства римского права и юристов, которых оно воспитало, покажутся страшным сном, чудовищной ошибкой, и все будут восхищаться четкостью и непоколебимой природой тех мер, которые предпринял фюрер.
Гиммлер взял одну из лежавших рядом с ним книг, в которых он делал отметки, и, перелистав несколько страниц, зачитал мне следующие фразы: «Я, судья, спрашиваю о законе; я обращаюсь к свободным людям, которые объясняют мне, судье, что говорит закон».
– Видите, господин Керстен, как думали наши предки. Они спрашивали у свободных людей, в чем состоит закон, и свободные люди им говорили. Где тогда были наши ученые господа-юристы? Без них мы творили чудеса; германская нация процветала и благоденствовала. – Он с триумфом взглянул на меня и продолжал: – Мы должны снова показать германскому человеку, в чем заключаются его истинная сила и величие; мы должны обратиться к гению, руководящему этой расой, и методически уничтожать все наносные элементы. Наши усилия не останутся без ответа, я ежедневно наблюдаю его в моих СС. Внешние обстоятельства должны быть подходящими, и людей следует вывести из узких рамок больших городов в такое окружение, которое соответствует их природе; тогда они познают новую жизнь тела, разума и духа. Римский законодатель был тесно привязан к городу, в котором все атомизировано. Деревня оказывала самое длительное и упорное сопротивление навязанному ей римскому праву и пыталась отстоять свои старые привычные законы и обычаи. Почитайте только историю! Мы должны восстановить связи с прошлым.
– Но вы сами используете юристов в своих организациях! У вас есть верховный судья в СС и еще один в партии. Куда бы я ни бросил взгляд – всюду натыкаюсь на юристов, – возразил я.
– Верховные судьи – как в партии, так и в СС – не юристы и никогда ими не будут. Правосудие СС и партии должно иметь совершенно иные основания, – сказал Гиммлер. – В этом уже проявилась тенденция к новому правосудию, опирающемуся на германское чувство закона и освободившемуся от римских юридических понятий. Почитайте хотя бы основные положения кодекса, который я ввел в СС. В прошлом нам в штабе были нужны юристы, чтобы уберечься от бюрократических мер, чья сила – казавшаяся неуязвимой – покоилась на паутине параграфов. Мы сражались с юристами при помощи юристов. Это было необходимо.
Мы пытаемся воспитать своих юристов, зачисляя их в СС, чтобы они пропитались нашим духом. Но я должен признаться, что это трудная задача, которая постоянно требует от меня напряжения мозгов. Вы всегда ловите их на том, что они выбиваются из строя и возвращаются к своим старым привычкам. Однако тренировка сильно сказывается на них, теперь я это ясно вижу. Поначалу все было особенно плохо. До того как я все устроил, мой штаб контролировали юристы, не я. Мне приходилось первым делом советоваться с господами юристами по поводу любых моих начинаний, чтобы выяснить, верны ли они и соответствуют ли
