— Ты так рассуждаешь о наших отношениях, будто это какой-то деловой проект. Ты собираешься относиться ко мне с таким же уважением, как к банковскому счету? Ты планируешь выделить мне определенное количество времени, чтобы достичь поставленную перед тобой цель и получить дивиденды? Я сильно подозреваю, в это твое уравнение с двумя переменными обязательно рано или поздно войдет твоя работа. И я почти наверняка знаю, кто будет третьим лишним. Разумеется, я! — сказала Патриция с горечью.
Она отодвинула от себя тарелку, подняла свой бокал и сделала несколько больших глотков. Алкоголь ударил ей в голову, и она почувствовала, как в ней закипает гнев.
Теребя небольшое жемчужное ожерелье, Патриция посмотрела на Густава, прищурив глаза.
— Я не думаю, что твой план осуществим. Ты хладнокровно бросил меня. Ты пять лет не появлялся, не прислал ни весточки, ни письмеца. Пару дней назад ты неожиданно объявился и потребовал развода. Сейчас ты говоришь, что расстался со своей подружкой Этери, или как там ее зовут. Ты видимо решил, не знаю, по каким причинам, что ты не совсем ко мне безразличен. Понятия не имею, что там происходит в твоей голове, но не думай, что я просто деревенская дурочка, которая только и ждала тебя все эти годы. Оставь меня в покое, уезжай в Оттаву и навсегда забудь обо мне.
Когда она собралась встать, Густав отреагировал молниеносно. Он наклонился вперед и схватил ее за руку.
— Присядь, Патриция. Мы еще не договорили.
— Нам больше не о чем говорить.
Ей уже было безразлично, сколько голов повернуто в их сторону. Она вырвала руку и… села на свое место.
— Нам нужно было развестись сразу, как только наш брак потерпел крах. Все эти пять лет… Не знаю, о чем мы только думали?
Опять откинувшись на спинку стула, Густав молча смотрел на Патрицию. Проворный официант почти неслышно подлетел к ним, чтобы удостовериться, все ли в порядке. Густав отослал его, заверив, что они всем довольны, но при этом он так и не отвел глаз от Патриции.
Он изучал каждую черточку ее лица. Ее нежный, слегка приоткрытый рот, ее припухлые губы, влажные от вина, словно магнит притягивали его взор, и Густав почувствовал, как желание охватывает его. Именно так всегда и получалось. Патриции не нужно было делать что-то специально, чтобы завести его. Все в ней было необъяснимо эротично — от чуть ленивой улыбкой до грации, скрывающейся в каждом движении. Даже когда она сердилась на него и ее губы дрожали от злости, а ее огромные глаза сыпали злыми зелеными искрами, даже тогда она была несказанно желанна ему.
Патриция отбросила волосы назад, эти трогательно рыжие как у ребенка пряди, которые Густав так любил гладить… Голос Густава сел и стал странно хриплым.
— Патриция, у нас гораздо больше общего, чем тебе кажется. Я могу с уверенностью сказать, что в нашем браке была, по крайней мере, одна область, в которой у нас никогда не было проблем… — И он улыбнулся ей.
— Не стоит строить брак только на сексе, — проговорила Патриция, ненавидя себя саму за то, что рассуждает как чопорная старая дева.
— Полностью с тобой согласен.
Казалось, Густав и не собирался спорить. Он улыбнулся ей своей самой обворожительной улыбкой.
— Но вот сумасшедший, оглушительный секс, который заставляет тебя забыть обо всем, который был у нас с тобой, — это совсем другое дело, правда?
— Если тебе только это нужно, то не проще ли нанять девочку по вызову? Ты вполне мог бы позволить себе это, денег у тебя много, как я вижу. Что может быть лучше? Никаких обязанностей, никаких покушений на твое драгоценное время. Сто процентов чистого удовольствия.
Если Густав и обиделся, то не показал этого.
— Я тебе уже говорил, Патриция, чего именно я хочу от брака. Мне нужны жена, ребенок, домашний уют. Я хочу, чтобы у нас была настоящая семья. А разве тебе это не нужно? Мне казалось, что когда-то ты стремилась к этому.
— Но тогда тебе это все было не интересно. Ведь именно ты ушел, когда я была беременна.
— Но ты ничего мне не сказала!
— Ты бы остался ради ребенка? И мне бы все равно пришлось воспитывать его одной? У тебя ведь совсем не было времени, чтобы играть роль отца. Ты уходил из дома, когда было еще темно, и приходил, когда уже зажигались огни. Когда бы ты умудрялся видеть нашего ребенка?
Густав сцепил руки и положил их на стол.
— Расскажи мне о нем. О нашем ребенке.
4
— Он был такой красивый… хотя совсем крошечный. Они завернули его в простынку и дали мне подержать. Казалось, что он просто спит.
Патриция потянулась за своим бокалом и сделала большой глоток. Густав видел, как мелко дрожат ее руки. Как жаль, что они были сейчас не одни и он не мог обнять ее, чтобы хоть чем-то утешить. Может, и она найдет в своем сердце слова ободрения, ведь и ему тоже больно. Когда он покинул Патрицию, он искренне считал, что так будет лучше для них обоих, но в результате только сделал Патрицию еще несчастнее. Конечно же, она обижалась на него за то, что он так долго пропадал на работе, а он сердился, что она не понимает, что он работает только ради их семьи. Странно, что сейчас эти слова казались пустыми и лишенными смысла.
— Как долго ты пробыла в больнице?
Что же здесь так жарко? Неужели они не могут включить кондиционер? Густав расслабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу.
— Меня выписали через два дня. Послушай, Густав, у меня просто нет сил снова вспоминать об этом.
Патриция поддела вилкой несколько кусочков картофеля и постаралась прожевать их. Сколько раз она представляла себе, как расскажет ему об их мальчике.
Когда он ушел, она молилась, чтобы силы не оставили ее. Сколько ночей подряд она засыпала в слезах, гадая, что сейчас делает Густав, с кем он. Она не могла не думать о женщинах, с которыми он встречался. Наверное, они его ценят и не требуют невозможного — уделять меньше времени работе…
Единственное, что помогало Патриции выдерживать все это, — это мысль о том, что она носит его ребенка. Когда же она потеряла и его, она не могла представить, как будет жить дальше. Она боялась, что сойдет с ума. Только забота и доброта Марион помогли ей пережить это ужасное время.
— Я хочу искупить свою вину, Патриция. Дай мне хотя бы один шанс.
— Нашего ребенка уже не вернешь.
В глазах Патриции он прочел холодный упрек, но он стоически принял все, что ему причиталось. Ведь он не мог отрицать, что заслужил это. Он читал где-то, что для беременной женщины необходимы покой и стабильный эмоциональный климат. А Патриция все это время пребывала в депрессии. Разве нет его вины в том, что она не доносила ребенка?
— Ну ладно. Что прошло, то быльем поросло. Давай забудем все это.
Патриция каким-то образом умудрилась выжать из себя улыбку. Не стоило искать виноватых. Это требовало огромных затрат сил, которых у нее совсем не осталось, да это и не могло привести ни к чему хорошему. К тому же она вовсе не была слепа. Густав тоже явно переживал.
Он все еще был великолепен, о чем свидетельствовали заинтересованные женские взгляды со всех сторон. Но с тех пор, как они расстались, он явно сдал. Возле ослепительно синих глаз и на лбу появились первые морщины, о напряжении, в котором он постоянно находился, говорили и синяки под глазами.
— Ну я пойду…
