Джек Кертис
Заколдуй меня
Юсане
Глава 1
Абра...
Зено сложил руки, ладонь к ладони, как во время молитвы, и поднес их к носу Марианны. Она скосила глаза, чтобы держать ладони в фокусе.
Затем он медленно, стараясь приковать к себе ее внимание, развел руки в стороны, словно показывая длину какого-то предмета. Не зная, за какой рукой теперь следить, она посмотрела прямо перед собой. И тут что-то появилось между разведенными ладонями — возможно, именно это она и ожидала увидеть. Между кончиками его пальцев возникла образованная серебристым светом дуга. Яркая, искрящаяся, как будто от Зено исходил ток.
Марианна улыбнулась. Происходящее доставляло ей удовольствие. Немного ошарашивает, и это приятно. Слева от нее, на столе, стоял небольшой подсвечник с пятью свечами. От дуновения ветерка огненные язычки слегка подрагивали, сливаясь в мерцающую мягким светом корону, и больше Марианна ничего не видела. Она знала, что особенно хороша при таком освещении. Тусклый свет выхватил из кромешной темноты лишь часть комнаты. Можно было пофантазировать, будто стены раздвинулись и в бесконечном пространстве разыгрывается небольшая сценка: стол с остатками еды, недопитое бренди, два лица в пламени свечи — момент послеобеденного отдыха.
Зено тоже улыбнулся. Он еще шире развел руки, держа так же высоко, на уровне ее головы, но теперь их уже не было видно. Он походил сейчас на евангелиста, призывающего грешников к покаянию.
Вдруг он хлопнул в ладоши.
Она смотрела на него не отрываясь, широко раскрыв глаза. Он обхватил ладонями ее лицо. Напрягшиеся мускулы проступали через рукава рубашки, вены вздулись, ребра ладоней упирались ей в челюсть. Внезапно он резко приподнял Марианну. Кровь фонтанчиком брызнула у нее из уха. Она сочилась между пальцами его правой руки, попадая на запястье, расползаясь по предплечью вытянутым маслянистым пятном, и стекала с локтя непрерывной струйкой, казавшейся от этого затвердевшей. Как будто тонкий, словно игла, сталактит ронял набегавшие друг на друга капли.
...кадабра!
Глава 2
Море находилось в беспрестанном движении. Перекрестные течения гнали одну за другой косые волны к берегу, все ускоряя свой бег, они ударялись о дамбу, выбрасывая большие хлопья шипящей пены. В отдалении от берега поверхность воды была шиферно-серой, в тон небосклону. А на горизонте сумрачное море переходило в сумрачное небо.
Ник Говард почувствовал это еще раньше, чем увидел. Добравшись на машине до оконечности мыса, он оказался в пустоте: ни облаков, ни горизонта, ни ощущения простора, возникающего на открытой местности, — весь мир словно исчез, скрылся куда-то. Добравшись до гребня холма, он окинул взглядом город, расположенный внизу, в бухте, — с такого расстояния он казался почти безлюдным. Сначала он увидел море, потом дамбу, потом витрины, усеянные морскими брызгами, вытянувшиеся в ряд отели, дешевые ресторанчики, беседки, лавки, лодочные станции...
Он приехал сюда, чтобы покончить с призраком.
Он остановился, как ему было сказано, в одном из отелей на берегу, под названием «Паллингз». Весь багаж его состоял из небольшого кожаного саквояжа с чистыми рубашками, сменой нижнего белья, электробритвой. Он не собирался здесь задерживаться. Оставшись один в комнате, он раскрыл саквояж и принялся развешивать рубашки в гардеробе, но внезапно это занятие ему наскучило. Он подошел к окну и облокотился о подоконник. Приносимые ветром капли морской воды легонько постукивали о стекло.
Покончить с призраком...
Ник не верил в загробную жизнь. Ой знал, что привидения связаны, скорее, с живыми, чем с мертвыми. Мы носим прошлое в себе и сами вызываем к жизни призраки.
Чувство смутного беспокойства захлестнуло его. Такое же неприятное, как подступающее порой чувство грусти, какая-то необъяснимая, щемящая тоска — обычно после сна. Но стоило напрячь память, и причина всплывала. Сейчас ему вспомнилась Луиза на пороге их дома, прихватившая с собой Майкла, чтобы он тоже мог попрощаться. Мальчик энергично помахал ему ручонкой. Он давно привык к отцовским командировкам.
Поцеловав Ника, Луиза спросила:
— Когда тебя ждать? В пятницу?
— Если не в пятницу, то в субботу наверняка.
Много врать не пришлось. Для Луизы его деловые поездки тоже стали обычным делом.
Ника передернуло, словно по позвоночнику провели чем-то шерстистым. Никакой причины для беспокойства — за исключением лжи. А ложь всегда не к добру.
Он вдруг вспомнил игру, много лет назад служившую развлечением ему самому и нескольким его друзьям. Игра в «самое страшное», в худшие опасения. Каждый по очереди делился чем-то ужасным, постоянно возникающим в воображении.
Один из них сказал:
— Может быть, именно в этот момент умирает любимый мной человек.
Прежде такое не приходило ему в голову, но теперь эта мысль не давала покоя. Вот и сейчас она пришла на ум, когда, облокотившись о подоконник, он смотрел, как пена сползает по дамбе.
Вдали от берега небольшой, сколоченный внакрой катер синего цвета прокладывал путь среди белых гребней. Рубка рулевого — нехитрое сооружение из досок и навеса — напоминала будку часового. «Надо же слепить такое!» — подумал Ник.
Досада расшевелила его, и он, вернувшись к шкафу, развесил всю одежду и положил на полку возле раковины бритву.
Потом опять подошел к окну, обнаружив, что катер, подошедший к северной оконечности бухты, почти скрылся за изгибом береговой линии. Нос катера опускался все ниже, при этом, казалось, не перемещаясь вперед, и в конце концов исчез.
Ник прилег на кровать. Его снова охватила апатия и одновременно раздражение от необходимости ждать, ничего не предпринимая. Хотелось прогуляться. Вообще хотелось очутиться где-то еще: в другом городе и в другое время. Но приходилось ждать.
Он пролежал так часа два, в сгущавшихся сумерках, прислушиваясь, как ветер порывами налетает на угол здания, пронзительно завывая на высокой ноте — как посвистывают в открытом море снасти корабля, — а потом уснул.
Во сне они все уселись в круг. Он помнил то место — комната, похожая на чердак, со множеством диванных подушек и низкой кроватью, кухня, отделенная занавеской; но так и не вспомнил, чья это квартира. Они пустили по кругу сигарету с марихуаной, правда, во сне сигарета представлялась просто бумажным свертком. Каждый разворачивал один слой и читал содержащееся там послание — это была сигарета с предначертанием судьбы.
Чей-то голос произнес: «Быть может, именно в этот момент умирает любимый мной человек».
Во сне он знал, кто это сказал. Но, проснувшись от телефонного звонка, сразу же забыл.
— Ник? Николас? — спросил Зено.
А ветер все завывал. В сумеречном свете возникала иллюзия, что предметы украдкой двигаются, застывая на месте, когда он задерживал на них взгляд.
— Ник?
Если бы в торшере возле кровати была лампочка, то от его взгляда она бы перегорела. Ник прижимал трубку к уху, не в силах вымолвить ни слова, будто актер, окаменевший, когда надо произнести реплику.
— Ник...
Их семеро, усевшихся в круг. Освещенная солнцем комната, игра в «самое страшное». Три женщины и четверо мужчин.
