страшное» в мансарде у Чарли. Кто-то присоединялся к ним, кто-то уходил, но семеро всегда оставались. Порой среди них появлялись влюбленные парочки, но ненадолго. Секс не играл для них большой роли: все они были просто друзьями. Спали вместе, вместе слушали музыку, вместе балдели от наркотиков — и именно это им нравилось. Таблетки ЛСД помогали коротать ночь, вызывая поток галлюцинаций, потом никто не мог припомнить, было это с ним или не было. Однажды им представилось, будто они побывали на берегу океана, но никто не мог поручиться, что это случилось на самом деле. Возможно, кто-то упомянул в беседе море, и поездка состоялась лишь в их воображении. Но в машине Чарли на следующий день горючего почти не осталось. Кто знает, как все было?
Размышляя об этом, Паскью ощутил на себе воздействие ложной памяти. Вот он лежит в углу мансарды, в квартире Чарли Сингера, рядом с ним какая-то девушка. Бабочки восхитительной окраски порхают над шелковой драпировкой, неторопливо помахивая крыльями. Так близко от него, что видны все мельчайшие детали, даже темная пыльца на спинках. От узоров, которыми расписаны крылья, глаз не оторвать — они напоминают красочный хвост павлина. Кажется, они то уменьшаются, то вырастают в размерах, мерцая в тусклом свете.
Девушка улыбается безмятежной, обволакивающей улыбкой. Она приподнимается, встав на колени, и бабочки взмывают вверх, роняя мягкие серые комочки пыльцы. Девушка расстегивает и срывает с себя блузку, и когда соски высвобождаются, Паскью кажется, будто от них исходит слабое, теплое сияние. Грудь обсыпана пыльцой, слетевшей с крыльев бабочек.
Она стаскивает с себя джинсы, потом склоняется над ним, смеется. Ее смех отдается в ушах гулким эхом. Она берет его руку, легкую и очень чувствительную, и кладет себе в лоно. Он ласкает ее между ног и при этом все видит, ощущает вкус, запах, словно органы чувств находятся у него в кончиках пальцев.
Казалось, прошли часы, прежде чем она раздела его, дни, прежде чем она, склоняясь все ниже и ниже, словно погружаясь в бесконечность, наконец прильнула к нему. Когда он ощутил на лице ее горячее дыхание, его бросило в жар. Потом она выпрямилась и стала двигаться вперед, пока он не вошел в нее так глубоко, что они слились в единое целое.
Он открыл глаза, приходя в себя после захлестнувшей его лавины чувств, и увидел над собой плоский живот, бедра, выпирающие ребра; все ее тело тянулось вверх, упругие груди приподнялись, руки были над головой, а лицо скрывала темнота. Казалось, она росла из него, словно дерево.
На какой-то момент туман в голове, вызванный ЛСД, рассеялся, и он увидел, что бабочки на шелковой ширме вовсе не порхают, а девушка над ним — тоже во власти наркотических галлюцинаций.
Из-за ширмы донесся смех, музыка, по потолку забегали блики. Он помнил, что на какой-то момент сознание совершенно прояснилось. А потом он снова поплыл, вырастая внутри девушки, словно разбухший корень, а она раскачивалась над ним, будто ствол с ветками — руками и ногами — и листьями — волосами.
У Паскью голова закружилась от воспоминаний. Он закрыл глаза, потом снова открыл, стараясь проанализировать свои ощущения. Кто была та девушка? «Марианна, — подумал он, — или Сюзанна. Да, наверное, Сью». Он подошел к окну и стал считать вспышки маяка, чтобы хоть немного успокоиться. Дошел до тридцатой и остановился. Взгляд застыл, губы безвольно опустились, будто он входил в состояние транса. Телефон позвонил три раза, прежде чем он услышал.
— Сэм? — говорили приглушенно, но не шепотом. Паскью напряженно старался узнать его. — Сэм...
— Ты посылал мне письмо? — это был не вопрос, скорее утверждение.
— Да, посылал.
— И что тебе нужно? Деньги?
— Деньги? — переспросили на другом конце провода. Поскольку слово произнесли шепотом, Паскью не понял до конца — то ли он своим вопросом оскорбил собеседника, то ли позабавил. — Нет, Сэм, не деньги мне нужны.
— Я знаком с тобой?
— У нас есть общий друг.
— Кто?
— Лори Косгров.
Паскью промолчал.
— Думаю, нам следует поговорить о Лори. О том, что с ней случилось.
— В каком плане? — произнес Паскью и тут же осознал, насколько напыщенно прозвучала эта фраза из адвокатского обихода.
Теперь уже стало ясно, что собеседник развеселился. Он тихонько усмехнулся, а потом сказал, пародируя Паскью:
— В каком плане? Ну, как бы это сказать... В плане вины за содеянное, вероятно. В плане раскаяния. В общем, следует подвести черту. И завершить это достойным образом.
— Достойным для кого?
— Для
— Значит, речь все-таки идет о деньгах.
— Думай, как тебе угодно.
Было в голосе что-то знакомое, но Паскью никак не мог уловить, что именно. Нарочитая приглушенность обесцвечивала голос, делала его безликим. Паскью старался предугадать, выйдет ли из себя собеседник, если его хорошенько огорошить, и у него появилось искушение упомянуть о гибели Ника и посмотреть, что из этого получится. Но потом он решил, что идея не очень удачная — он лишится единственного своего преимущества. Пусть лучше незнакомец считает, что он в полном неведении.
— Так ты хочешь со мной встретиться? — Паскью постарался придать голосу выражение усталости и нетерпения.
— Да, конечно. Заскочишь ко мне? Я буду ждать.
Но Паскью решил заранее: он сам выберет место встречи, если она неизбежна. Где-нибудь на нейтральной территории. И он сказал:
— Через несколько домов от этого отеля есть бар. Встретимся там через полчаса. — Он быстро положил трубку, не дождавшись ответа, и так же быстро снова снял ее с рычага.
Если дело не в деньгах, то в чем же тогда? Он имеет дело с кем-то, знающим Лори Косгров... Паскью никогда никому не рассказывал об этой истории. Но в нее были вовлечены еще шесть человек. Кому еще они говорили о случившемся? Кто знал о «самом страшном»? Их мужья, жены, любовники, любовницы, дети, друзья, психиатры, священники?.. Дело не в деньгах... Но почему тогда Ник мертв?
Паскью посмотрел на телефон со снятой трубкой, плюхнулся на кровать и закрыл глаза. В темноте, образовавшейся за закрытыми веками, он увидел Лори, которая несла в подоле таблетки. Она уже успела опустошить все попавшиеся ей под руку бутылки. Драгоценная находка. Они стояли среди деревьев в теплую летнюю ночь — все семеро. Слышно было, как ветер шелестит листвой. Марианна Новак протянула руку к полевому биноклю.
— Дайте взглянуть!
Паскью помнил, насколько прояснилось восприятие в этот момент. Наркотики сделали сцену яркой, все происходило в замедленном темпе.
Он погрузился в непродолжительный сон, повернувшись лицом к тумбочке рядом с кроватью. Во сне Марианна вернула бинокль и сказала:
— Посмотрите...
Когда он навел фокус, шторы на окнах Лори были опущены. Потом они раздвинулись, как в театре, и Лори вновь показалась в окне с нарумяненными, припудренными щеками, веснушками вокруг носа, размером с пенни, и туго заплетенными косами. Полосатый передник она приподняла и держала под наклоном, чтобы видна была россыпь плиток шоколада. Она широко улыбалась, рассмешив Паскью. Проснувшись, он все еще смеялся. В комнате похолодало. Он почувствовал, что мышцы одеревенели, словно легкий ветерок, дующий с моря, пробрал его до костей. Телефон был виден с кровати, и Паскью поднялся, чтобы положить трубку.
И тут послышался голос:
