хотелось, чтобы шуточки уменьшили его престиж перед этим офицером, о котором ему ничего не было известно.
Эрбийон никак не мог понять, симпатию ли вызывал у него Мори или тревогу. Может быть, его привлекал этот узкий рот, болезненно вкроенный между двух гладковыбритых щек? Или этот высокий лоб, покрытый тоненькими голубоватыми прожилками? Но как полюбить сероватый оттенок, просвечивающий сквозь кожу, и чрезмерное расстояние между носом и верхней губой? А как реагировать на это неуклюжее, точно подрубленное в коленях, в области таза и в плечах тело: жалостью, неприязнью или смехом?
Тем временем Мори докладывал капитану о своем назначении. Жан подошел к группе пилотов, с настороженным и недоброжелательным вниманием следящих за беседой. На их лицах он читал и легко расшифровывал примитивную враждебность, которую, казалось, ничто не в состоянии было обезоружить.
Когда Тели увел офицера-стажера составлять письменный рапорт по сектору, на летное поле опустилась темнота, но еще не настолько густая, чтобы нельзя было различить высокую фигуру, оставшуюся там стоять, неподвижную и брошенную, как никому не нужную вещь.
«Что здесь изменилось?» – подумал Эрбийон, войдя в столовую.
Новий барабанил по стеклу, Марбо покусывал свою бессмертную трубку, Дешан, «доктор» Ройар и наблюдатели Шаренсоль и Бессье спорили о достоинствах двух самолетов. Все, казалось, шло своим чередом.
Однако, заметив Мори, державшегося в уголке, Жан понял, что присутствие этого нового человека, не влившегося в тесный круг, нарушало его гармонию.
Он встал за стойку бара и спросил:
– Кто сегодня вечером желает выпить?
Мори шагнул было к нему, остановился, затем обратился ко всем присутствующим:
– Господа, – произнес он, – не желаете ли вы выпить за мое присоединение к вашему обществу?
То ли фраза показалась слишком вычурной, то ли не совсем ясно были расставлены акценты, но Эрбийон почувствовал всеобщее колебание, которое возросло, когда Дешан резким тоном заявил:
– Спасибо, я не пью.
Остальные подошли к бару, но видимо вопреки своему желанию, и вдруг Жан увидел, что узкие губы Мори опустились в складку мимолетную, но такую горькую, что ему стало понятно, как глубоко этот человек страдает от вызванной им неловкости.
Готовя заказанные коктейли, он одновременно наблюдал за ним. Морщины на висках, седые волосы нового товарища бросались в глаза, но больше всего его старила некая внутренняя усталость, которая, казалось, поразила немощью все его порывы к действию. Когда их взгляды пересеклись, Мори не отвел глаз. Жан отвел свои первым, так как встреченный им взгляд, очень мягкий, очень легкий, без особых усилий проник в самую глубину его существа, быстро лишил его тех защитных свойств, которые направляют против чужака.
Этим вечером алкоголь не подогревал веселья, скучный разговор еле тянулся, и каждый с нетерпением ожидал Тели, в надежде, что он развеет атмосферу дискомфорта.
Когда он появился, опрятный, блестящий, несущий с собой эту радость, всегда окрылявшую его в присутствии товарищей, даже Мори с облегчением улыбнулся. И непроизвольно спросил:
– Сколько же вам лет, господин капитан?
В его голосе прозвучало восхищение и какое-то грустное почтение. Однако Тели ничто не могло оттолкнуть больше, нежели упоминание каким-то чужаком его возраста, его молодости, которую он считал недостатком. Он сухо ответил:
– Мы в авиации редко доживаем до старости.
По тому, как резко Мори опустил голову, могло показаться, что его сразило пулей. Затем он машинально обвел взглядом собравшихся в комнатке офицеров. Тели говорил правду: самому старшему из этих людей не было и тридцати. Словно устыдившись, он коснулся ладонью своих седых висков.
Офицер-стажер тем временем уже читал меню, облекая его в немудреные стихи и присыпая их незамысловатыми шуточками. Капитан, чье настроение менялось так же быстро, как оно меняется у ребенка, смеясь, расхваливал усилия Эрбийона и приветливым жестом пригласил Мори, самого старшего по возрасту лейтенанта, сесть рядом с ним.
Прежде чем начался ужин, официанты поставили на стол восемь запечатанных бутылок.
– Кто же этот безумец? – спросил Тели.
Видя замешательство Эрбийона, он сказал:
– Это вы?
– Я осмелился, господин капитан… в честь моего первого вылета.
– Да не извиняйтесь вы, старина. Это было бы слишком.
– Точно, – проворчал Марбо, осторожно откупоривая первую бутылку.
Он обмочил губы в темном вине и вздохнул:
– Жаль, что это так дорого. Я с удовольствием пил бы его каждый день.
Его печаль потонула в единодушном смехе, и все весело приступили к еде. Мори почувствовал, как между ним и его товарищами промелькнула искорка той животной близости, которая зарождается от тепла и удовольствий совместной трапезы. От вина его сероватые скулы разрумянились, заигравший в глазах блеск смягчил в них выражение тоски.
Тели поздравил эскадрилью с той одержимостью, какую она продемонстрировала днем, но Марбо воскликнул:
– Да оставь же ты нас в покое! Ты ведь сам вылетел первым, а вернулся последним.
– Верно, господин капитан, – поддержал его Дешан. – Мне не по душе знать, что, когда садится туман, ты все еще где-то в воздухе. Мне на твоем месте было бы страшно.
При этих словах Мори обернулся и с любопытством посмотрел на него. Это движение стало для калеки поводом выплеснуть переполнявшее его бешенство.
– Да, вы там, вы слышите, мне страшно! – выкрикнул он. – И прежде чем осуждать меня, нахлебайтесь-ка с мое.
Всех присутствующих офицеров охватило глубокое смущение.
– Ну что вы, – пробормотал Клод, – я же вам ничего такого не сказал.
Однако Дешан, взбешенный выражением упрека, которое он прочел в глазах у всех, охмелевший от злобы и вина, утратил сдержанность, приличествующую за столом капитана.
– Я хочу, чтобы вы знали, – прокричал он, – те, кто других считают трусами, сами не больно-то храбрые!
Мори не шелохнулся; уголки его губ чуть дрожали.
– Я вам запрещаю так со мной разговаривать, – сказал он приглушенным голосом, но твердо.
– О! Господин начальник летного состава…
Удар кулака, от которого зазвенели стаканы, перекрыл голос Дешана. Капитан Тели стоял, охваченный таким гневом, что все потупили глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом.
– Довольно! – воскликнул он. – Я не потерплю этих пьяных сцен. Дешан немедленно под арест, в свою комнату, до утра. А вы, Мори, вы…
Он дождался, чтобы покалеченный вышел из комнаты, и добавил:
– Ничего, вы были правы.
Клод поднялся.
– Господин капитан, – сказал он, – позвольте мне удалиться. Я устал с дороги.
Тели не стал его удерживать. В душе он сердился на него за то, что ему пришлось наказать своего лучшего пилота.
После ужина Тели, Новий, «доктор» и Шаренсоль засели за свой ежедневный бридж; Марбо занялся пасьянсом; Бессье, которому на следующий день предстояло сложное регулирование, изучал фотографии.
Эрбийон обычно стоял за спиной капитана, обучавшего его тонкостям игры. Однако в тот вечер его внимание было рассеянным, мысли вертелись вокруг Мори.
Слишком мало времени прошло с тех пор, как он прибыл в эскадрилью, чтобы без волнения думать о
