Эрих Кестнер
•
ТРОЕ В СНЕГУ
Миллионер как мотив в искусстве
Миллионеры вышли из моды. Даже кинокритики утверждают это. Есть над чем задуматься.
Они пишут, что видеть больше не могут обшитых галунами слуг и помпезные виллы с садами-парками. Надоели подлинные Тицианы на стенах и пакеты акций в сейфах, ну а показывать приемы гостей — никак не менее двух десятков элегантных персон — это уж неслыханная наглость.
Но вот недавно я прочел в газете, что миллионеры все еще есть.
У меня нет возможности проверить, так ли это. Среди моих знакомых, во всяком случае, ни одного миллионера нет. Но это, может быть, случайно и еще ничего не доказывает.
В Англии, писала газета, более двухсот официально зарегистрированных жителей, из которых каждый располагает по крайней мере миллионом фунтов стерлингов. И в других странах подобная картина.
Но по какой же тогда причине миллионеры вышли из моды? Почему критики не хотят, чтобы миллионеров и их роскошный антураж изображали на киноэкране и в романах?
Если бы речь шла об опасных субъектах и запретных вещах, было бы понятно! Допустим, ехать на велосипеде по улице против движения опасно и запрещено; и значит — совершенно неуместно повторять нечто подобное в своем произведении живописцу или писателю. Логично?!
Кражи и бандитские нападения также не годятся в качестве художественных тем. Ибо в жизни, кроме самих воров и бандитов, они вряд ли кому нравятся.
Ну а миллионеры? Они что, запрещены? Или очень опасны? Ничего подобного! Эти люди платят налоги, Создают рабочие места. Живут в роскоши. Они важная составная часть общества и государства.
Правда, в той же статье говорилось, что число миллионеров убывает. А может, в этом и заключается ответ на мой вопрос… Все мы не раз наблюдали, как солнце опускается за горизонт. Через несколько минут после заката облака на западе начинают пылать алым цветом, Они краснеют и одиноко светятся в покрывшей мир серой мгле.
Солнце закатилось, но облака еще розовеют. Может, миллионеры похожи на эти облака? Может, они отблеск времени, которое уже ушло? Может, поэтому они больше не в моде?
Короче говоря, я не знаю.
Указывает источники
Хотя миллионеры вышли из моды и я даже не знаю почему, тем не менее главный герой этой книги — миллионер. Причем не по моей вине. Получилось это так.
Несколько месяцев тому назад я со своим приятелем Робертом поехал в Бамберг, чтобы посмотреть на тамошнего всадника. Бамбергского всадника.
Эльфрида, молодая искусствоведша, заявила Роберту, что выйдет замуж только за того, кто видел Бамбергского всадника.
Я дал своему приятелю отличный совет. Если бы он послушался меня, мы бы дешево отделались. Но он был против. До свадьбы жену бить нельзя. Устарелый взгляд, согласитесь. Но он уперся. Ах, в конце концов, это его невеста, не моя.
И мы отправились в Бамберг.
(Забегая вперед, скажу, что искусствоведша Эльфрида во время нашего отсутствия обручилась с каким-то зубным врачом. Бамбергского всадника он, между прочим, тоже не видел. Вместо того чтобы съездить в Бамберг, дантист съездил Эльфриде по скуле. Это называют, кажется, психической компенсацией. И невеста тут же бросилась ему на шею. Таковы женщины. Но мы тогда этого еще не знали.)
С нами в купе ехал пожилой господин. У него были желчные камни. По нему это не было видно. Но он о них говорил. Он вообще говорил очень много. После Лейпцига он собирался пойти в вагон-ресторан выпить кофейку, но перед этим рассказал нам с мельчайшими подробностями подлинную историю, которая легла в основу этой книги и главный герой которой — тут уж ничего не поделаешь — миллионер.
Когда пожилой господин вышел из купе, Роберт сказал:
— Между прочим, великолепный материал.
— Я сделаю из него роман, — сказал я.
— Ошибаешься, — спокойно возразил он. — Роман напишу я.
Мы смерили друг друга взглядом. Затем я властно сказал:
— Я сделаю из этого роман, а ты — пьесу. Материал годится для того и другого. К тому же комедия по объему вдвое меньше романа. Как видишь, я желаю тебе добра.
— Нет, пьесу пиши, пожалуйста, сам.
— Да нет. Я ничего не понимаю в комедиях.
— Согласен, но это не препятствие.
Мы помолчали. Потом мой друг сказал:
— Давай бросим монетку. Орел — мой. Роберт кинул медяк. Он упал на скамейку.
— Ура! — крикнул я. — Решка!
Мы забыли, однако, условиться, на что будем спорить.
— Давай еще раз, — предложил я. — Кто выиграет, пишет роман.
— Теперь моя — решка, — сказал Роберт. (У него были свои слабые стороны.)
Я подбросил монету. Она упала на пол.
— Ура! — крикнул я. — Орел!
Роберт с глубокой грустью посмотрел в окно.
— Значит, мне писать комедию, — пробормотал он. Мне стало его жаль. Тут в купе вернулся наш сосед с желчными камнями.
— Один вопрос, если позволите, — обратился я к нему. — Вы не собираетесь оформить историю о миллионере художественно? Кто вы по профессии?
Он ответил, что торгует домашней птицей. И что вовсе не думает о том, чтобы сочинять книги или другую писанину. Да и не способен, наверное, на такое дело.
Тогда мы сделаем это за него, заявили мы.
Он поблагодарил и спросил нас, разрешаем ли мы ему рассказывать, как и прежде, эту историю попутчикам в вагоне.
— Разрешаем, — сказал я.
Он поблагодарил еще раз. На следующей станции он вышел. И помахал нам рукой вслед.
Тщательно осмотрев Бамбергского всадника, мы возвратились в Берлин. На Ангальтском вокзале стояла искусствоведша Эльфрида. Она представила нам своего нового жениха. Роберт был потрясен. Зубной врач сказал, что чувствует себя в долгу перед ним, и пригласил нас выпить. Невесте он велел идти домой. Место бабы у очага, сказал он строго. Эльфрида пустилась было в рассуждения о перемене стиля в браке и о цикличной полярности, но потом все-таки влезла в автобус. И это было главное. Если женщина повинуется, ей даже дозволено быть образованной.
Мы втроем спустились в винный погребок и часа через четыре изрядно захмелели. Помню лишь, что мы обещали зубному врачу усыпать его цветами на свадьбе. А он разрыдался.
