ухе, с серым от пыли поникшим хвостом. А еще с огромными печальными глазами, устало и разочарованно оглядывающими окружающее. Миллионы котов спокойненько проследовали бы мимо по своим делам, никак не отразившись в бесстрастном сердце бабушки, они, возможно, вообще остались бы незамеченными. Но рыжий, выбравшись из зарослей крапивы, разжалобил и завоевал ее с первого взгляда.
Он как влитой поместился в ее руке, словно был создан для того, чтобы она разгуливала, прижимая его к груди.
– Будешь жить со мной. Вымою тебя. Расчешу. Ты, наверное, сегодня еще ничего не ел? – ласково, но властно бормотала бабушка, совершенно забыв про нас. По ее лицу чувствовалось, что решение уже принято окончательно и бесповоротно. Котенок не возражал, не сопротивлялся, а отдался на произвол судьбы. Он как-то сразу почувствовал, что, если эта волевая, упрямая старушка что-нибудь задумала, спорить с ней бесполезно, она все равно сумеет убедить любого в своей правоте. Легче подчиниться, чем сопротивляться и возражать. Котенок понял это без слов, согласился, покорно обмяк в сильной и теплой руке, не пытаясь вырваться и убежать. Он просто висел, как ручка невидимого мехового ридикюля или потертого военного чемодана. Молчал, тихонько посапывал и смирно ожидал, что с ним произойдет дальше. И, надо сказать, его молчаливое согласие и послушание очень пришлись бабушке по душе.
Мы уже подходили к шоссе, а она все еще с жалостью осматривала своего котенка, нашептывая:
– Подожди, сейчас ребят проводим и пойдем домой обедать.
Он слушал и кротко разглядывал свою бабушку большущими желтыми глазами. Безупречной кошачьей интуицией во время этого молчаливого знакомства он разузнал о ней многое: что на бабушку можно положиться, что она любит кормить и выхаживать, что она будет заботиться, нудить, воспитывать, а в случае беды взвалит всех на плечи и потащит на себе. Решительный вид бабушки свидетельствовал о том, что с каждым шагом прогулки с прижатым к груди рыжим трофеем она все больше укрепляется в намерении ни за что не выпускать его, донести домой и оставить жить с нами. Искоса наблюдая за тем, как она поглаживает котенка и тихонько шепчет: «Кузенька! Беспризорник!», мы осторожно переглядывались и многозначительно подмигивали друг другу.
Возле остановки бабушка забыла про нас и поплыла от одной группки людей к другой. Она здоровалась, показывала котенка, напоминала, что сегодня День медика. Ее целовали в щеку, обнимали, хлопали по плечу, от чего бабушка оживилась и помолодела лет на пятнадцать.
Чуть в стороне от ожидающих автобус стояли два косматых хмурых мужика в старых потрепанных пиджаках, долговязый юноша в косухе, который все время приглаживал и собирал в хвост длинные русые волосы. И яркая разбитная бабенка, в чем-то цветастом, с оборками, которая все время хохотала, запрокидывая голову с белыми кудряшками химической завивки. На ее красиво старящемся, чуть загорелом лице играла кривоватая презрительная усмешка. И два косматых мужичка рядом с ней казались присмиревшими, как щенки. Они курили, поглядывали на дорогу и почтительно слушали, что она говорит. Бабушка указала на нее глазами и прошипела:
– А это Галина, жена Сереги-вора, с сыном и дружками.
Подошел автобус. Подпихиваемые взволнованными, нетерпеливыми дачниками, мы кое-как забрались внутрь и вскоре уже выглядывали в запыленное заднее окошко, а бабушка, прижимая котенка к груди, что- то шептала ему и, уменьшаясь, махала нам вслед от сине-розовой остановки.
Потом она еще немного поговорила со знакомой старушкой о том, что с такой жарой урожая не видать, похвасталась котенком, найденным на дороге и, не спеша, отправилась домой. В белой панамке, смешно надвинутой на лоб, она медленно брела по жаре, поглядывая по сторонам, подмечая все вокруг, как частный детектив или разведчик-любитель. Попутно, шевеля губами, она планировала, как нагреет воды и первым делом отмоет котенка от пыли. Она так и говорила ему:
– Кузенька! Глупышка! Крапивник! Слышишь? Сейчас придем домой, вымою тебя. А ты терпи, надо вымыться. Схожу к соседке, одолжу козьего молочка, чтобы ты поправился, а то вон ребрышки торчат.
Увлекшись котенком и наблюдениями за всем происходящим вокруг, бабушка не заметила, как кто-то нагнал ее и тихо поздоровался. Глуховатая, она сначала испугалась, вздрогнула, стала оглядываться, как потревоженная птица. Потом, наконец, по правую руку от себя обнаружила идущую рядом Галину, жену вора. На приветствие бабушка мягко улыбнулась:
– А, добрый день, Галочка! Как, проводила своих? – это было сказано ласково и участливо, как будто рядом шествует не разбитная бабенка Галина в ярких клипсах и пестрых оборках, а пугливая шестилетняя девочка-сирота. И Галина, окутанная теплом бабушкиных слов, как-то сразу оттаяла, утратила кривую презрительную усмешку, кивнула, а потом, пригладив химическую завивку, тряхнула волосами и задорно спросила:
– Я вот только одного не могу понять, куда вы моего Кузьку несете?
Бабушка остановилась, растерянно и виновато посмотрела на высокую, статную Галину из-под белой вязаной панамки. Потом посмотрела на котенка, который все так же покорно ждал, что будет дальше, чувствуя тепло прижимающей его руки.
– Кузька, кот мой. Мне его подруга подарила. Сказала, беспородный, зато рыжий, к деньгам значит, – смешливо объясняла Галина.
Поначалу бабушка растерялась, отчаялась, от волнения, как обычно, у нее начали трястись руки. Но потом она поправила наехавшую на глаза панамку, откашлялась и мягко, хитровато, как сказочница, произнесла:
– Галь! А Галь! Ты знаешь, ведь сегодня большой годовой праздник, День медика! А я сорок лет отдала медицине. В госпитале военном работала. Потом, после войны тут, за речкой, в детдоме. А потом в разных больницах... Галь! Сколько раз я вас всех откачивала, – нараспев, как былину, декламировала бабушка.
– Галь! Когда бы кто за мной ни послал, я хоть раз отказалась? И Серегу твоего сколько раз выхаживала! Галь! В честь праздника подари ты мне котеночка, так он мне сразу понравился. А? – бабушка улыбалась своей обезоруживающей улыбкой, поблескивая двумя золотыми зубами и с надеждой глядя на Галину. В панамке, в шелковой блузке в крошечный белый горошек, упрямо прижимающая котенка к груди, низенькая, кругленькая, своенравная, бабушка напоминала маленькую девочку, и никто на целом свете не смог бы отказать ей.
А Галина, жена Сереги-вора, некоторое время стояла, укоризненно всхлипывая:
– Рыжий ведь, к деньгам, все же...
Потом разбитная бабенка Галина тряхнула головой, будто собираясь пуститься в пляс, широко махнула рукой. Выхватив котенка из рук изумленной бабушки, торжественно произнесла:
– Ну раз так, поздравляю с Днем медика! Будь здорова! Живи долго! Вот тебе мой подарок! Его Кузькой зовут. Мне его все равно кормить нечем. Хлеб даю, а он не ест. Макароны – тоже, больше у меня ничего нет. А с деньгами мне по-любому не везет.
И вручила покорного, совершенно не сопротивляющегося котенка обрадованной бабушке. Рыжий на всякий случай растопырил лапы, боясь, что в конце этих приключений его уронят. Но его не уронили. Бабушка, поцеловав Галину в смуглую щечку рядом с алой клипсой-малинкой, для порядка всхлипнула еще пару раз и напомнила, что через три дня 22 июня, а ей тогда было всего-то шестнадцать лет. Прижала котенка к груди. И торопливо понесла свой подарок домой.
По пути она рассказывала ему, что дом старый, там очень много мышей, их надо всех переловить, и желательно, чтобы он этим занялся. Она заявила, что он будет спать у нее в ногах, грея больные суставы. Пообещала, что она сейчас подберет ему миску для каши и блюдечко для воды.
– Главное, по столам не ходи и не воруй, – поучала она, вступая в права хозяйки.
А котенок слушал и довольно мурчал, доверчиво прижимаясь к праздничной блузке в маленький белый горошек.
Юлия Гордеева
Коты в кармане[2]
Мама подходит к телефону.
– Але! – говорит мама быстро, потому что ее отвлекают от изготовления вкуснейшей запеканки.
В трубке молчание. Мама добрая, поэтому спрашивает еще раз:
– Але же.
