чтобы как можно дольше к тебе прикасались без сожаления, а потому, всё-таки белый шелк и голубые жилки, и сухой перестук кораллов – пока.
Недавно я целый час сидела у воды и наблюдала, как стареют люди. Вода, правда, была в стакане и с газом, но мне всё равно казалось, что там где-то текла река. Я хотела увидеть, как время обходится с людьми моего возраста, и я увидела, чего уж.
Девочки, которых я помнила шестнадцатилетними, ещё просматриваются. Почти не растолстели и сохранили прежние стрижки. Вот уж не думала, что ещё раз повидаю эти налаченные чёлки.
– Ты не изменилась, – вежливо сказали они.
– А вы все страшно похорошели, но узнать можно, – не менее вежливо ответила я.
Время немного потрогало их лица – тут, тут и тут. Ага, значит, издержки, которые я наблюдаю на своём лице и объясняю тем, что не выспалась, – от возраста, и мне уже не отоспаться.
Отяжелели загривки, будто сюда, в основание шеи, кто-то положил увесистую руку да так и не убрал. Седьмой позвонок, за который покусывают после того, как целуют в затылок, заплыл.
А потом они повзрослеют… Твёрдая походка с сильным наклоном вперёд – впечатывают шаги и всё куда-то стремятся. Я-то устала и выгляжу как снятая с крючка марионетка, а они, похоже, добились в жизни многого, и похоже, что сами. С этим неизменным напором вставали и шли, добывали себе счастье и благополучие, не пытаясь никого попросить.
Наши мальчики превратились в их мужчин с тревожными глазами и отбитой инициативой.
– У меня нет бокала для сока.
– Бокала?
– Да, принеси мне, пожалуйста, бокал, – и действительно отмечаю некоторое волнение: «Я? Ой! А где?» За моей спиной барная стойка, но приходится сделать направляющее движение кистью, чтобы он просветлел лицом и встал.
Они, должно быть, составляют между собой хорошие крепкие пары. А интересно, думаю я, нравятся ли им другие? Эти женщины, хотят ли они уверенных и жестких типов, к которым привыкла я? Рядом с которыми можно просто сидеть, прикасаясь коленом и локтем, почти ничего не решать, почти ни о чём не думать.
А их мужчины – желанны ли для них тающие существа с мягкими волосами и медленными голосами? Покорные и, по большому счёту, бесполезные за пределами любви.
Неприятно было бы выяснять, и потому я ушла, как только в колонках грянула Mamma Maria.
Впрочем, кто я, чтобы знать наверняка? Может быть, оставшись наедине в собственных спальнях, на высоких устойчивых кроватях, наши мальчики становятся храбрыми, а девочки тают, и всё, что с нами сделало время, растворяется в нежности.
Вчера в кофейне я испытала мощный приступ ког-ни-тив-но-го диссонанса. За спиной был столик, обсиженный непоседливыми, почти годными мужчинами, которые так и шныряли по заведению.
Тут надобен новый абзац, ведь не все из вас знают, что такое в моём представлении «годный мужчина». Это самец человека, которому я ростом по плечо. Если я по подбородок, то все вроде ничего, но в глубине души накапливается неизживаемое ощущение неправильности бытия. Когда же по ноздри, то это уже не самец, а личность. Предназначенная для другого.
(Больше всех мне нравился юноша, который был чуть выше меня, пока сидел, а так моя макушка доходила ему до подвздошной впадины. Мы дружили лет пятнадцать назад, но потом перестали, когда появился Дима и приобрёл скверную привычку возникать из кустов с топором. Только заговоришь с хорошим человеком, как в кустах треск, и опа, Дима с топором. Вроде бы случайность, а неприятно.)
Так вот, в кофейне я поначалу подбиралась, замечая краем глаза, как мимо проходит Годный Мужчина. Но стоило обернуться, выяснялось, что остальные ТТХ безнадежны – личики поплывшие, а распахнутые жилетки маскируют пивные животы. Поворачиваешь голову градусов на пять – годный, а на пятнадцать – уже нет. Поэтому вечер я провела с болью в шее и нарастающим разочарованием.
Уходя, подумала несколько запоздало, что и от женщин случается такое же впечатление, когда рассматриваешь со спины пухленькую фигурку в лёгком девичьем мини, а на обгоне обнаруживаешь пожилое усталое лицо в обрамлении локонов.
И тут я испытываю острейшее раздвоение чувств.
С одной стороны, увядающие девочки меня всего лишь забавляют, а вот тётки, испускающие метан из всех отверстий при виде героинь Sex and the City (например), неприятны. Волна, прокатившаяся по Живому журналу после премьеры, помнится, ужасала. Одни старые коровы, трясясь от гнева, клеймили других старых коров за неподобающие наряды, недоразвитые интересы и слишком крупные планы немолодых лиц, а на самом деле исключительно за то, что те
Дуры, хотелось сказать мягко, это же комедия. Но чувство юмора отказывает постсоветской женщине за сорок, когда она видит ровесницу, не раздавленную собственным возрастом. Интересно, что в начале фильма комическая старуха Лайза Минелли пляшет под песенку молоденькой Бейонсе, и эта сцена, задающая настроение фильма, понравилась самым суровым клушкам. Семидесятилетней Лайзочке можно, а те пусть знают своё место – «как я знаю».
С другой стороны… На нас действует обычное русское ощущение бытия – привычка добавлять «тёмный и страшный» к любому существительному: тёмные и страшные времена, тёмная и страшная вера, тёмное и страшное солнце.
Я тоже мыслю в традиции, поэтому вид бабушки в балетной пачке, как у Жизели во втором акте, напоминает не о радостной старости, а об одной арбатской сумасшедшей в боа, пугавшей меня в конце девяностых. Она пахла птичьим двором и безумием, и мне сейчас приходится уговаривать себя, что настали другие времена и другой способ жить, по крайней мере в Европе.
И всякий раз, когда я обнаруживаю тётеньку, переодетую девочкой, в голову приходит древний фильм с Шер. Это история про мальчика со специфической болезнью – кости его лица разрослись так, что напоминают львиную маску. Со спины – стройный юноша с золотистыми кудрями, а как повернётся…
Поэтому я всё время держу в уме радостную старость, но не хотелось бы однажды напугать до полусмерти кого-нибудь – например, себя – ряженым подменышем, отражённым в зеркалах.
Недавно мы с подругами обсуждали вопрос: нужны ли кому зрелые женщины? А я как раз накануне гуляла по Тверской и видела очень юную девушку с перламутровыми ногами – не поросячьей розовости, а именно розово-серебряными. И в очередной раз подумала, что для радости имеет смысл спать с двадцатилетними девочками и тридцатилетними мужчинами, а со всеми остальными стоит связываться только по любви. Потому что уж если влюбился в человека, тогда не то что возраст, а и пол особенного значения не имеет. Но когда в целом всё равно, удовольствие от свежего тела не перекрыть ничем.
Я попыталась обобщить свои наблюдения за людьми «нужными и ненужными» и пришла к такой примерно формуле: если в возрасте под сорок вы в ком-то мучительно нуждаетесь, вы не нужны никому. Самодостаточные же всегда идут нарасхват.
Доверчивые существа, по непонятной причине относящиеся ко мне серьёзно, регулярно задают один и тот же вопрос: что нужно сделать с Ним/с Ней, чтобы увлечь? А я в лучших традициях занудства отвечаю: «Сделайте что-нибудь с собой». Но не для него. И не пластическую операцию. Они обижаются: каждое доверчивое существо знает минимум десять способов развлечь партнёра, но совершенно не способно занять самоё себя. Ещё они гениально умеют изображать безразличие, но чтобы партнёр оценил игру, нужно заставить его хотя бы взглянуть в вашу сторону. А ему плевать, и когда вы скачете за ним три дня с известной целью, он удирает с неприличной скоростью.
На три вещи можно смотреть бесконечно – это вы все помните. Выходит, чтобы на вас смотрели,
