«Желанный гость преодолевает любые горы». Я тот гость, который прошел не только через реки, но и через горы. Я тот гость, который прошел через горе — не только через горы! Аллай! Старый Казмай прошел через самого себя, чтобы прийти сюда. Инал! Горе, горе мне! Русская женщина пришла на смену моей дочери! Но Амира сказала правильно: пусть женщина, переступившая порог твоего родительского дома, Инал, станет радостью твоей матери и радостью всего народа. Пусть она подарит своему роду сына, который станет костью, хребтом, продолжением рода Маремкановых. Даст то, что, волей аллаха, не дала моя дочь. Пусть она вселит в твое сердце, Инал, жажду добра и справедливости... Мне жаль порвать родственные узы с тобой, и я верен и сейчас тебе. Скажи: работай на строительстве агрогорода — буду носить кирпичи. Скажи: лезь в ярмо — полезу. Не губи только моего Ахья. Освободи его. Он не виноват. Я много раз порывался к тебе, и вот я здесь, хотя обычай запрещает мне быть на свадьбе, которая позорит мой род. Вот сидят верные бойцы Туто и Тагир, а вот сидит Казгирей Мат- ханов. Этому человеку всегда верили люди нашего края. Его присутствие...
Казмай не закончил речи. О том, что он хотел сказать еще по поводу присутствия за свадебным столом Казгирея Матханова, можно только догадываться. Вдруг раздался звон разбитого стакана, и разъяренный голос Инала перекрыл слабый голос старика. Инал кричал:
— Ты, старик, прошел через горы для того, чтобы здесь свою обиду высказывать, вот для чего ты преодолел горы. А справедлива ли твоя обида? Просить об освобождении злобствующего клеветника, вот о чем ты хочешь говорить! А о чем ты еще хочешь говорить? Мы уже понимаем смысл твоей агитации! Смотрите, и Казгирея прихватил! Вспомнил! Только вспомнил не так, как нужно. Мы не на шариатском суде, и речей кадия ты, Казмай, здесь не услышишь. Не для этого Казгирей Матханов сел за стол рядом со мной... А? Разве не так?..
Когда Инал волновался, он всегда говорил то по-русски, то по-кабардински. Так было и на этот раз.
Вера Павловна видела, что происходит неладное. Она вопросительно смотрела на Сарыму, ожидая, что та что-то подскажет ей. Но Сарыма, залившись румянцем, и сама растерялась.
Теперь все ждали, что скажет Матханов.
Уже во время речи Казмая Казгирей поднял голову и слушал старика балкарца с большим вниманием и сочувствием, он еще был под впечатлением слов старика и сейчас, отвечая Иналу, с нескрываемым удивлением промолвил:
— О чем ты говоришь, Инал? Мы на митинге или на свадьбе? Зачем здесь напоминать о том, что когда-то Казгирей Матханов был кадием? Разве Казмай это имел в виду? Ну, а коли уж заговорил о прошлом, то надо сказать и о настоящем: Казгирей Матханов, — не без гордости заявил он, — член Коммунистической партии большевиков, именно поэтому его сегодня видят здесь.
Но Инал, по-видимому, и на самом деле забыл, что он не на митинге, а на собственной свадьбе. Не слушая Казгирея, он стремительно продолжал:
— Партия поручает Казгирею ответственный участок советского строительства, мы ставим Матханова во главе культурной революции. Кроме того, Казгирей сам вызвался, и это мы особенно ценим, наблюдать за порядком на строительстве агрогорода... Слышишь, Тагир, это тебя особенно касается! Казгирей развернет перед нами не только печатные, но вместе с нами развернет и наглядные книги, книги самой жизни; он впишет свои мысли в книгу колхозного строительства, а также в большую книгу агрогорода... Слышишь, Тагир? Мы знаем, чего можно ожидать от Казгирея Матханова и чего нельзя. Мы говорим...
Но если Инал помешал высказаться до конца старику, прошедшему через горы, реки и самого себя, — мужественному старику Казмаю, то и хозяину свадьбы не суждено было высказаться до конца. Только лишь Инал произнес слова: «Мы знаем, чего можно ожидать от Казгирея Матханова», — за окном раздался громкий голос:
— Да, это мы знаем! От тебя ж, старый волк, мы уже ничего нового не ждем...
Не все одинаково хорошо слышали слова неожиданного возгласа. Но многие узнали голос дерзкого человека. На минутку воцарилось молчание. Эльдар первый пришел в себя:
— Это Жираслан!
— Жираслан... Жираслан... Тут Жираслан! — послышались восклицания со всех сторон.
И как бы в подтверждение догадки за окном раздался один выстрел, второй и третий. Сомнений не оставалось, многие знали этот прием, эту манеру Жираслана; выстрелами подтверждать сказанное.
Эльдар бросился к выходу.
А за несколько минут до этого произошло вот что. Лю не успел сделать и двадцати шагов по саду, как на его плечо легла чья-то рука.
— Салям алейкум, дорогой сохста, — прозвучал сильный чистый голос, — что ты тут ходишь?
Перед Лю стоял человек, завернутый в бурку, нижнюю часть лица прикрывал башлык, а на глаза надвинута барашковая шапка.
— Не бойся, — продолжал незнакомец, — я тебе не сделаю ничего плохого, клянусь аллахом... Впрочем, в аллаха ты, вероятно, не веришь, ведь ты советский сохста, стремянный, как говорит Доти.
— Я еще не сохста, — замирая, отвечал Лю. — Мы здесь с Дорофеичем, мы с оркестром на свадьбе...
— Что на свадьбе — это я вижу. Хорошая свадьба! Необыкновенная свадьба! Свадьба Инала! Об этой свадьбе должны помнить в Кабарде годы. Но где же Аюб, я его что-то не вижу.
— А ты тоже приехал на свадьбу?
— Не совсем так. Но, конечно, я отдам должное свадьбе Инала и его знатным гостям. Казгирей тут?
— И Аюб тут, и Казгирей тут. Почему же ты не идешь в дом?
— Думаю, что меня в этом доме не хотели бы видеть... А впрочем, как знать... Эльдар, конечно, тоже тут?
— Эльдар тоже тут.
— Значит, и Эльмес тут?
На этот вопрос Лю не ответил.
— Видишь ли, — продолжал таинственный незнакомец, — я, собственно, случайно попадаю на свадьбу. Я пришел не в этот дом, а пришел в свой дом, но обнаружил, что кто-то побывал в моем доме до меня. Это мне не совсем приятно.
Скорей с помощью того самого чувства, какое привело Лю утром к могильнику, чем по смыслу услышанных слов, он понял мгновенно, кто перед ним и о каком доме говорит этот человек. И как бы под гипнозом этих черных, поблескивающих в ночной темноте глаз Лю едва слышно промолвил:
— Это я был там... Это мы...
Жираслан наклонился к самому лицу мальчика и строго спросил:
— Это кто же вы? Что вы там делали?
— Мы ловили Жираслана, — отвечал Лю.
— Ну и как, — усмехнулся тот, — кажется, вам удалось поймать его?
— Да, поймали, Жирасланом был Сосруко.
— Валлаги, сам аллах не поймет, что ты говоришь. Какой Сосруко? Кто он такой?
— Это самый сильный парень у нас в интернате. Он лучший барабанщик.
— Вот оно что! Ну теперь все понятно. А тебя как зовут, ты чей сын?
Лю назвал своего отца, и Жираслан опять усмехнулся:
— Сын Астемира, твоему отцу больше повезло, чем тебе: он когда-то поймал настоящего Жираслана. Я уважаю твоего отца, он тоже здесь на свадьбе?
— Нет, отец не пришел.
— Молодец Астемир! Истинный кабардинец! Ну, что ж ты видел там, в могильнике, и о чем будешь рассказывать?
— Вот! — Совершенно безотчетно Лю запустил руку себе в карман, но вынуть револьвер не решился, а вынул и протянул Жираслану гильзу с запиской, до сих пор не прочитанной. Жираслан взял гильзу, вынул записку, всунул в ту же гильзу другую и проговорил:
— Валлаги, провидение не оставляет меня своей милостью! Вот что, парень, возьми эту записку,
