передай ее Казгирею. А если не ему, то Иналу или Эльдару. Но прежде, парень, принеси мне от женщин с кухни чего-нибудь выпить, я умираю от жажды; после этого расстанемся друзьями, хотя я не назвал себя.
— Я знаю тебя, ты Жираслан! — торжественно проговорил Лю.
— Так ты узнал меня?
— Узнал. Я принесу тебе большую чашу.
— А чем будет наполнена чаша? Жираслан пытливо смотрел на Лю. Но Лю не понял двусмысленности и простодушно спросил:
— А чего ты хочешь, махсымы или водки?
— Чего угодно, хотя бы воды, только не предательства. Но я верю тебе, сын Астемира.
Через минуту Лю был на кухне и просил воды для случайного путника.
— Глупый, — сказала ему Амира, наливая в чашу махсыму, — когда мужчина просит пить, то как же можно дать ему воду, если в доме есть махсыма или вино. Это только так говорится: попроси воды. Надо понимать, что под этим подразумевается. Ты, Лю, скажи путнику, что его просят войти в дом.
— А он знает, что у нас свадьба, — не без задора отвечал Лю, но тут же спохватился, как бы не сболтнуть лишнего.
Продолжалось веселье: пение, звон стаканов, стук чашек. На поляне перед домом молодежь не прекращала танцы; с большой чашей, наполненной махсымой, в одной руке и с куском баранины в другой Лю торопился обратно в сад, за плетень, к тому месту, где стояли кони гостей. Лю казалось, что он хорошо запомнил место, где он расстался со знаменитым абреком, но Жираслана там уже не было. Лю стоял в ожидании, что Жираслан увидит его. Звать его по имени Лю не решался. По-прежнему слышно было, как жуют кони, как шумят деревья, как в хлеве храпит Дорофеич. А Жираслана все не было. Лю поставил чашу на землю и пощупал карман: звякнули гильзы, но там была уже не прежняя записка, адресованная кем-то Жираслану, а новая, адресованная Жирасланом Иналу, Эльдару или Казгирею. Все это могло показаться сном. Лю уже переставал верить самому себе. Но вдруг раздались в стороне дома, откуда слышались пьяные возгласы, один за другим три выстрела. Кто-то тенью промелькнул мимо Лю. Заржал конь, и послышался его шаг; голос Жираслана успокаивал коня. Конь понесся вскачь.
Лю побежал к дому.
На пороге он столкнулся с Эльдаром и протянул ему гильзу с запиской.
Записку читали у лампы все разом: и Эльдар, и Инал, и Казгирей. В записке было всего несколько слов: «Куропатка сама полезла в большевистские силки — не избежать тебе, Казгирей, сковородки».
Все трое перехватывали записку из рук в руки, когда на пороге показался громадный Аюб. Не своим голосом он произнес только одно слово: «Эльмес» — но все поняли, что это значит: «Жираслан угнал Эльмеса».
— Свадьбу не портить! — повелительно сказал Инал и поглядел в сторону Веры Павловны. — Каким бы ветрам ни подставляла лиса свою шкуру, все равно она принесет ее меховщику. Ты, Эльдар, немедленно скачи в погоню... А конники твои ртами смотрят. Так ты им утри рты. Скачи немедленно и не возвращайся без головы разбойника. Не говорил ли я вам в свое время: никакой амнистии, кровь бандита и конокрада нельзя переделать. Каждый день доказывает правоту Инала. «Нетерпимый!» «Деспот!» Что вы будете делать без этого деспота, всем вам свернут головы, как курам. Как куропаткам... Свернут раньше, чем вы попадете в «большевистские силки». Что смотришь, что удивляешься, Казгирей? Или мало мы нарубили из- за тебя дров? Еще придется рубить. Ведь этого разбойника мы помиловали десять лет назад по твоей просьбе... Разве не так? А сегодня, ты слышал, просят выпустить на волю еще одного клеветника-бандита... Ну ладно, пока хватит. Продолжайте свадьбу!
По рассказам Инала Вера Павловна знала, кто такой Жираслан, чего от него можно ожидать. Уже по дороге из Пятигорска Сарыма не раз с тревогой озиралась, когда скопление встречных подвод мешало ехать и машина сбавляла ход. Сарыма призналась Вере Павловне, что она боится встречи с Жирасланом. «Ведь он способен на все, — говорила Сарыма, — а теперь он разъярен, как барс».
Как ни странно, но никто не спросил Лю, как попала к нему записка от Жираслана, — Эльдар ускакал вдогонку за дерзновенным, Инал, по-видимому, сейчас больше всего был озабочен тем, чтобы выходка Жираслана не нарушила торжество. Только Казгирей подозвал к себе Лю.
— Где ты взял эту записку, Лю? Кто тебе передал ее?
— Жираслан.
— Но где же ты с ним встретился?.. Впрочем, Лю, мы поговорим об этом потом. Удивительные дела!
Пиршество приостановилось, люди встали из-за стола. Женщины, исполняющие обязанности хозяек, показались в дверях. Старенькая, со следами былой красоты Амира благодарила стариков и других почетных гостей за внимание, оказанное столу. Тут же с испуганным выражением лица стояла Урара.
— Пусть каждый глоток, выпитый за этим столом, будет так же целителен, как молоко матери, — бормотала она, желая хоть чем-нибудь проявить свое участие и гостеприимство.
Казгирей всегда считался одним из самых блестящих джигитов Кабарды. Он и теперь не потерял своего обаяния. Обе женщины — Вера Павловна и Сарыма — направились к выходу, где их ожидал Инал. Казгирей шагал позади, положив одну руку на рукоять кинжала, другой рукою поправляя пенсне.
Две женщины, две красавицы, одна светловолосая, другая смуглая, черноглазая, но с такою же матовой нежностью лица, плыли впереди, как две луны, обе в легком, в белом. Инал подошел к Сарыме (танцевать с Верой Павловной ему не полагалось), Казгирей взял руку Веры Павловны. Неутомимая молодежь расступилась, очищая на полянке перед конюшней место для новых танцев, гармонисты взяли первые аккорды кафы Инала, первая пара — Инал и Сарыма вышли на середину.
За ними шли Казгирей и Вера Павловна. Веселье продолжалось, но на душе Лю было скверно.
Как могло случиться, что он невольно стал предателем? Но кого он предал — Жираслана или Эльдара, а может быть, Казгирея? Не напрасно же Казгирей только что посмотрел на него с таким укором.
В тягучие аккорды гармошки и прихлопывание ладошами то и дело продолжал врываться могучий храп со стороны хлева. Лю побежал туда и, прислонившись к стене, громко разрыдался. Лю был сейчас самым несчастным человеком в большом ауле, продолжающем праздновать свадьбу Инала.
ДЖИГИТЫ ПРОСВЕЩЕНИЯ
Жансох не чувствовал себя вправе идти на свадьбу Инала, он оставался в Бурунах с учениками. По прежнему он был и Жансох, и Джонсон, и учитель, и учком. Беззлобно он ожидал часа, когда передаст свои полномочия Казгирею. По-прежнему при каждом удобном случае он вытаскивал свою маленькую книжечку, напоминавшую амдег — арабскую азбуку, по которой учатся арабской грамоте в медресе. Выслушав вернувшихся со свадьбы музыкантов с не меньшим любопытством, чем большекружечники, столпившиеся вокруг, он не преминул тотчас же отыскать в своей книжечке подходящее слово и изрек:
— Фантасмагория!
На этот раз никто не заинтересовался значением замысловатого слова, все снова и снова просили то Лю, то Сосруко повторить рассказ об удивительных событиях, случившихся на свадьбе в Прямой Пади. Лю и Сосруко немалых усилий стоило умолчать о том, что казалось им действительно самым интересным, о том, что они скрытно привезли завернутые в тряпки револьверы, найденные в могильнике.
И вот наступил день, когда Жансох вынужден был освободить свою комнатку и переселиться в общежитие к ученикам, — Казгирей приехал.
В интернате не сразу узнали об этом, а лишь после того, как чей-то незнакомый голос начал раздаваться то на дворе, то на кухне у Матрены. Казгирей приехал незаметно, не так, как в первый раз, не на великолепном «линкольне» Инала и даже не на разбитом «фордике» Шрукова, а на линейке, с чемоданчиком, кое-что было еще завернуто в бурку. Как раз в этот момент Лю и Сосруко, окруженные
